— Есть такое место — аббатство Фарлей близ Эксетера, — сказала она.

— Ну и что?

— Магнус говорил ему, что поселит мать в доме у моря, в Девоншире.

— Говорил кому?

— Маку. Своему чешскому куратору. Они учились вместе в Берне. Мак считает, что Магнус собирается покончить с собой. Я вдруг поняла. Вот что лежит вместе с секретными документами в ящике для сжигания. Служебный револьвер. Верно?

— Откуда ты узнала, что это — аббатство Фарлей?

— Он говорил, что у него мать в Девоншире. Никакой матери у него нет. Единственное место в Девоншире, которое он знает, — это аббатство Фарлей. «Когда я был в Девоншире», — бывало, говорил он. «Поехали на отдых в Девоншир». И речь всегда шла об аббатстве Фарлей. Мы так туда и не выбрались, и он перестал об этом говорить. Рик возил его туда, когда брал из школы. Они устраивали на берегу пикник и ездили на велосипедах. Это место — предмет мечтаний Магнуса. Он там с женщиной. Я знаю, что это так.

15

Можешь себе представить, Том, как пело сердце молодого блестящего разведчика и любовника, когда он отмечал окончание своей двухлетней верной службы британскому флагу в далекой Австрии и стал готовиться к возвращению в гражданскую жизнь в Англию. Его расставание с Сабиной оказалось менее душераздирающим, чем он опасался, ибо по мере приближения дня разлуки она все больше замыкалась в себе, делая вид, будто по-славянски безразлично относится к его отъезду.

— Я буду веселой, Магнус. Ваши жены-англичанки не будут кисло смотреть на меня. Я буду экономной и свободной женщиной, а не куртизанкой легкомысленного солдата.

Никто никогда еще не называл Пима легкомысленным. Она даже ушла в отпуск до его отъезда, чтобы избежать тяжести расставания. «До чего же она мужественная», — сказал себе Пим. Его прощание с Акселем, хоть и напуганным слухами о новых чистках, было тоже как бы завершением определенного этапа.

— Сэр Магнус, что бы со мной ни сталось, мы отлично вместе поработали, — сказал он, когда они стояли в вечернем свете напротив друг друга перед конюшней, ставшей для Пима вторым домом. — Не забывай: ты должен мне двести долларов.

— Никогда не забуду, — сказал Пим.

И он не спеша двинулся в долгий путь к джипу сержанта Кауфманна. Он повернулся было, чтобы помахать рукой, но Аксель уже исчез в лесу.

Двести долларов были напоминанием об их возраставшем в последние месяцы сближении.

— Отец снова прижимает меня насчет денег, — как-то вечером сказал Пим, когда они фотографировали книгу шифров, которую Пим позаимствовал из нижнего ящика Мембэри. — Бирманская полиция пригрозила ему арестом.

— Так пошли их ему, — сказал Аксель, перематывая пленку в аппарате. Он сунул катушку в карман и вставил новую. — Сколько он просит?

— Сколько бы ни просил, у меня денег нет. Я же не миллионер, а младший чин, который получает тринадцать шиллингов в день.

Аксель не проявил больше интереса к этой теме, и они перешли к проблеме сержанта Павела. Аксель сказал, что пора изобразить новую критическую ситуацию в жизни сержанта Павела.

— Но у него же была критическая ситуация совсем недавно, — возразил Пим. — Жена выбросила его из квартиры за пьянство, и нам пришлось помочь ему откупиться от нее, чтобы она снова его впустила.

— Необходимо опять что-то придумать, — решительно повторил Аксель.