|
Она видит, как весело он шагает впереди — одной рукой он удерживает на голове соломенную шляпу, чтобы ее не сорвало ветром, в другой болтается его чемоданчик. За ним поспешает Том в длинных серых фланелевых брюках и форменном школьном блейзере со значком его младшей бойскаутской дружины на кармане — формы он не желает снимать, несмотря на восьмидесятиградусную жару. Она видит и себя — одурелую после вчерашней выпивки и кухонного чада, но уже замыслившую, как предать их обоих. А за ними следуют босоногие местные носильщики, сгибающиеся от переизбытка вещей — всех этих полотенец и постельного белья и хлебцев «Уитабикс», которые так любит Том, и прочего хлама, который она набрала в Вене и припасла для их «великого путешествия», как называет Магнус этот доселе невиданный их совместный семейный отдых, мечту о котором они, по всему судя, так долго лелеяли, хоть Мэри и не помнит, чтоб о таком отдыхе заходила речь раньше чем за считанные дни до отъезда. Честно говоря, она бы предпочла вернуться в Англию, забрать собак от садовника, а длинношерстного сиамского кота — от тети Тэб и провести это время в Плаше.
Носильщики опустили на землю свой груз. Магнус, как всегда щедрый, одаривает их из сумочки Мэри, которую она держит открытой. Неловко склонившись перед приемной комиссией лесбосских котов, Том заявляет, что уши у них похожи на листочки сельдерея. Раздается свисток, носильщики вспрыгивают на сходни, катер возвращается в туман. Магнус, Том и предательница Мэри глядят ему вслед с грустью, с какой всегда провожаешь корабли, возле ног их в беспорядке составлены пожитки, а маяк струит свой красный свет прямо на их головы. — А после этого мы сможем вернуться в Вену? — спрашивает Том. — Мне так хочется повидаться с Бекки Ледерер. Магнус не отвечает. Он слишком занят собственными изъявлениями радости. Он изъявлял бы радость даже на собственных похоронах, и Мэри любит в нем эту черту, как любит в нем и многие другие черты, до сих пор любит. Иногда его явные добродетели как бы служат мне обвинительным приговором. — Вот оно, Мэбс! — восклицает Магнус, величавым жестом обводя голый конус холма с прилепившимися к нему коричневыми домиками — последний их приют. — Мы нашли его! Наш Плаш-на-взморье! Он поворачивается к ней с улыбкой, которой она до того времени за ним не замечала — улыбкой такой храброй, такой усталой и светлой в своей отчаянности. — Мы здесь в безопасности, Мэбс! Все в порядке! Рука его обвивает ее плечи, и она не отодвигается. Он привлекает ее к себе, они обнимаются. Том протискивается между ними и обнимает их обоих. — Эй, я тоже хочу! — говорит он. Тесно сомкнувшись, как вернейшие союзники, трое людей идут по молу, оставив багаж там, где он есть, пока не найдут для него более подходящего места. Ловкий Магнус с самого начала угадывает, в какую таверну им следует пойти, и кого очаровать, и кого завербовать в сообщники, используя для этого свой на удивление сносный греческий язык, которым он как-то незаметно смог овладеть за время своих скитаний. Но впереди еще вечер, а вечера становятся все тяжелее и тяжелее, перспектива вечера нависает над ней с момента, когда она открывает глаза, весь день она чувствует, как медленно приближается, неотвратимо наползает вечер. Чтоб праздновать новоселье, Магнус купил бутылку «Столичной», хотя они не раз уже решали не употреблять больше этого чересчур крепкого напитка и перейти на местное вино. Бутылка почти пуста, и Том, слава Богу, наконец-то угомонился в своей новой комнате. Или так, по крайней мере, Мэри надеется, потому что в последнее время Том взял привычку изображать из себя, как говаривал ее папа, «охотника за окурками», то есть виться вокруг них, улавливая обрывки разговора. — Слушай, Мэбс, к чему такое ужасное выражение лица? — говорит Магнус, желая ее растормошить. |
