Рабочие временами поворачивали вентили на трубах — в пачуки вливались реагенты, кипение в них усиливалось, сквозь доски крышек поднимались едкие, перехватывающие горло испарения. Мощные вентиляторы гудели, нагнетая свежий воздух, отсасывая испорченный; уже через две-три минуты после выброса газов от них не оставалось и следа. Но эти три минуты были непереносимы. Терентьев глотнул ядовитый воздух и отскочил: горло его обожгло, словно спиртом. Почти у всех рабочих в этом цехе лица были серовато-бледны.
— Каждому здесь выдается усиленное питание, — сказал Черданцев. — И зарплата, конечно, повышенная, отпуск подлиннее. Только газ есть газ — жира с ним не наживешь. Между прочим, я тоже тут работал, на этих пачуках.
Не лучше, чем у чанов, было возле фильтров, занявших другую половину цеха. В бочкообразных аппаратах смеси, поступавшие из чанов, освобождались от осадков, дальше очищенный раствор уходил по трубам в электролизный цех. Из всех пор фильтров сочился удушливый газ, а когда их открывали, он вздымался облаком. Щетинин качал головою: по всему было видно, что процесс идет с перерасходом реагентов и энергии. Не обращая внимания на газ, Щетинин стал заносить в блокнот замеченные неполадки.
— Пойдемте к Пономаренко, — предложил Черданцев, когда Щетинин покончил с записями.
Пономаренко принял их в конторке, битком набитой работниками цеха. Народ здесь был «переменный», как объяснил Черданцев: кто входил, кто выходил, кто в изнеможении разваливался на диване, чинности заседания не чувствовалось, хотя Терентьеву показалось, что они попали на заседание. Пономаренко, высокий, со злыми глазами и нервно подергивающимся уголком рта, поднялся навстречу, пожал руки и обратился снова к своим делам. По всему было видно, что это человек желчный.
— Да вы с ума сошли! — орал он на мастера. — Качаете Спиридонову раствор с такой концентрацией железа! Вы что, Спиридонова не знаете? Чтоб больше не повторялось, ясно? Спиридонов должен получить максимальную очистку, голову оторву, если прошляпите! Все знают, что у него не ладится, так пусть пеняет на себя, а на нас валить не позволю!
Когда мастер, получив свою порцию «проборки», убрался, Пономаренко обратился к гостям.
— Значит, на подмогу из института? — сказал он ворчливо. — Давно пора. Мы тут мучаемся с допотопными процессами, а вы книжечки пописываете о достижениях! Если по вашим книжечкам производство вести, так надо цехи закрывать: что-то далеки они от практики.
— Мне показалось по разговору с мастером, что и вы работаете не так уж хорошо, — возразил Щетинин. — Иначе не пришлось бы и распекать его.
Пономаренко недобро покосился на Щетинина. Угол рта у него начал подергиваться сильнее. Пономаренко дотронулся до рта рукою, останавливая дерганье.
— Есть у нас один вредный тип, Спиридонов, вы скоро познакомитесь: ехида, каких свет не видел, — сказал он сердито. — Он ведь как? Любой свой недочет объясняет, что со стороны подгадили. Но я его подведу, не обрадуется! Так очищаем ему растворы, что он и мечтать не смел. Вот пусть теперь показывает, чего сам стоит!
Он намеревался еще ругать Спиридонова. Щетинин прервал его. Вытащив блокнот, он стал рассказывать, чем они собираются заниматься. В это время Пономаренко вызвали в цех.
— Опять неполадка, — сказал он, вставая. — Вы уж извините, приступим к работе завтра. Не знаю, как по науке, а у нас начинают ровно в восемь и опоздания не поощряются.
Черданцев повел Терентьева и Щетинина в последний из цехов завода — электролизный.
— Серьезный мужчина этот Пономаренко, — заметил Щетинин. — Такому палец в рот не клади ни при каких чинах. |