— Брат Онуфрий… — пробормотала она, качая головой.

Отец изменил имя, чтобы отбросить все мирское и посвятить себя Богу. Визиты дочери вызывали у него протест. Она напоминала ему о прошлом, которое он хотел зачеркнуть.

— Опять приехала? Зачем? — вздохнул он, останавливаясь у скамьи. — У меня все есть, мне всего хватает.

— Па! Не начинай…

Это были мучительные напряженные встречи. Каждый старался не показать, как ему досадно от взаимного непонимания. Вроде были самыми близкими, родными людьми и разом стали чужими. Лариса не воспринимала отца-монаха, а он чувствовал вину перед женой и дочерью. Словно он их предал. Почему нельзя быть собой, не предавая других?

— Я молюсь за вас, — сказал он, не глядя на Ларису. — За тебя и за маму.

— Хочешь, чтобы она приехала?

— Нет.

— Ей тяжело одной управляться. Дом, огород, хозяйство…

— Бог поможет!.. А не то пусть в город возвращается. Ты ведь ее примешь?

— Я-то приму. Но она всегда мечтала о сельской жизни.

Брат Онуфрий на это только развел руками. Дескать, тут уж я ничего поделать не могу. Господь терпел и нам велел.

Отец-монах был тайной, которую Лариса никому не открывала. Порой ей казалось, что Вернер догадывается. Хотя… какое ему дело?

— Мне нынче кот снился, — заявил отец. — Гладкий такой, холеный… песочного цвета. Уши торчком, морда узкая, глаза горят. Страшный котяра!

— Чем же он тебя испугал?

— Ходил возле меня кругами, хвостом помахивал. А потом ка-а-ак прыгнет мне на грудь, ка-а-к вцепится когтями… Я давай молитву читать. У него шерсть дыбом, глаза выкатились, а вместо языка — жало раздвоенное. Спаси, Господи!

Он перекрестился и вопросительно покосился на дочь.

— Боязно мне за тебя, Ларочка…

— Сговорились вы, что ли?! — вспылила она. — Всем за меня страшно! И маме, и тебе!

— Видишь, не только я беспокоюсь. Значит, есть повод.

— У меня все хорошо. Просто отлично.

— Вот еще что, — спохватился отец. — Кот будто звал меня куда-то!

— Коты не разговаривают, па! Они мяукают и мурлычут.

— Он вроде не говорил… это у меня самого в голове звучало: «Иди за мной… иди за мной…» Ужасный сон, дочка…

Ларису охватило дурное предчувствие. Кот из отцовского сна поразительно походил на Ра, которого держал Вернер.

Брат Онуфрий неслышно молился: его губы шевелились, пальцы перебирали деревянные четки. Похожие четки были у Вернера, только нефритовые.

— Зачем ты это сделал, па? Обязательно было в монастырь идти?

— Так сложилось, — кротко ответил он. — Ты меня осуждаешь?

— Это твоя жизнь, но…

— Здесь я смогу вымолить твое спасение. Тебе грозит опасность, Ларочка.

— Скажи еще, что ты пожертвовал собой ради меня!

— Тогда я об этом не думал…

— Знаешь, что? Это было твое решение. Мы с мамой тебя отговаривали, а ты не слушал.

— Я ни о чем не жалею. Ты берегись, дочка…

— Хватит меня запугивать! — взвилась Лариса.

Галки с криками сорвались со своих мест и закружили над ними. Онуфрий замахнулся, но птицы опустились ниже, почти задевая крыльями его колпак.

Лариса пригнулась. Ветер пронизывал ее насквозь, галки истошно кричали. В их поведении было что-то зловещее.

— Мне пора на автобус, — сказала она отцу.