— Не может, но знает.

Белая чашка негромко клацнула о блюдце.

— Хорошо, но ты-то сам, ты-то откуда знаешь, что она знает? Ты просматриваешь список ее телефонных разговоров, узнаешь, какие программы она смотрит и когда, какую слушает музыку. Ну как ты можешь знать, что она ощущает твое внимание?

По узловой точке, хотел сказать Лэйни. Но не сказал.

— Мне кажется, ты просто переработал. Пять дней отпуска.

— Да нет, я уж лучше…

— Я не могу позволить, чтобы ты сжег себя, убыток для фирмы. Я знаю эти симптомы. Отпуск для отдыха, со стопроцентной оплатой, пять суток.

И бонус на оплату поездки. Кэти не поскупилась. Через посредство слитскановского транспортного агентства Лэйни получил номер в выдолбленной изнутри вершине горы. Какой-то шибко продвинутый дизайнер расставил по зеркально-гладкому бетонному полу гостиничного фойе огромные каменные шары. Стены фойе были сплошь из стекла: древние, как мир, игуаны философически взирали на портье и его подручных, яркая зелень чешуи на пыльно-коричневом фоне каких-то местных растений.

Женщина, с которой познакомился Лэйни, сказала, что редактирует торшеры для некоего сан-францисского дизайнерского бюро. Вторник, вечер. Он прилетел в Мексику три часа назад. Коктейли в гостиничном баре.

— Редактируешь торшеры? — удивился он. — А это как?

Последнее время Лэйни стал подмечать, что лично его не заинтересовала бы ни одна из тех работ, смысл которых понятен с первого слова, из одного уже названия. Сам он отвечал любопытствующим, что занимается количественным анализом, даже не пытаясь что-то такое рассказывать про узловые точки и Кэти Торранс с ее теорией славы и известности.

Женщина сказала, что ее компания выпускает малотиражную мебель и аксессуары, в частности торшеры. Делают все это не в одном цехе, а что где, по преимуществу в Северной Калифорнии. Надомное производство. Один человек может подрядиться изготовить двести гранитных подставок, другой — согнуть двести стальных трубок и покрасить их в синий цвет некоего весьма специфического оттенка. Она достала свой ноутбук и показала ему анимированные эскизы. Болезненно тощие, сплошь из каких-то палочек торшеры живо напомнили Лэйни недавнюю передачу по каналу «Природа» об африканских насекомых.

Так это что, она придумывает? Нет. Их конструируют в России, в Москве. А она — редактор. Она подбирает поставщиков комплектующих. Она осуществляет надзор за изготовлением отдельных элементов, доставкой их в Сан-Франциско и сборкой на производственных площадях бывшего консервного заводика. Если техническая документация предусматривает использование чего-то там такого, чего никак не достать, она либо подыскивает нового поставщика, либо вырабатывает некий компромисс в смысле материала и технологии.

Лэйни спросил, а кто же такое покупает? Люди, которые хотят иметь вещи, которых ни у кого больше нет, объяснила женщина. А ей нравится эта работа? Да. Потому что ей и вообще нравится этот русский дизайн, да и люди, которые делают составные элементы, они тоже очень приятные, чаще всего. А больше всего ей нравится создавать что-то такое, чего раньше в мире не было, смотреть, как присланные из Москвы чертежи превращаются в осязаемые предметы, стоящие на полу бывшего консервного завода.

Сперва их нет, говорила она, а в один прекрасный день они тут, перед тобой, ты можешь посмотреть на них и потрогать их, и понять, хорошо это или нет.

Лэйни задумался над ее словами. Женщина сидела и молчала, серьезная и спокойная. Тени, исполосовавшие блестящий, словно лакированный бетонный пол ползли с почти ощутимой скоростью.

Он накрыл ее руки своими.

И потрогать их, и понять, хорошо это или нет.

До восхода оставались какие-то минуты, торшерная редакторша мирно спала на его кровати, а он стоял на балконе и смотрел, как светлеет небо над заливом, как растворяется в зачинающемся дне молочно-бледная, полупрозрачная луна.