|
В голове возник образ Хьюберта П. Ларса, лежащего мертвым на полу длинного низкого дома, как выглядят обычно ранчо в пустынной местности. Он уже был почти готов сорваться с места и поехать в Палм-Спрингс, но туда было не меньше двух часов дороги, и, разумеется, это время можно было бы потратить с гораздо большей пользой – например, на поиски адресов и телефонов остальных людей из списка Лиэма.
Он просидел на службе допоздна, и когда подъехал к дому, солнце в сизо-оранжевой дымке смога уже закатывалось за горизонт. Подхватив с пассажирского сиденья пакет «Тако Белл», Майлс выбрался из машины, поднялся на крыльцо и открыл дверь своим ключом. Его встретила темнота. И тишина. Свет не горел во всем доме, и даже не было слышно обычно постоянно работающего телевизора. – Одра? – напряженно окликнул Майлс. – Вы дома? Одра! Ответа не последовало. Внезапно он понял, почему в доме стоит тишина. Отец умер. – Отец! – Он бросил пакет на кофейный столик и с бешено заколотившимся сердцем ринулся в глубину дома. Пробежав гостиную, он выскочил в холл. Дверь отцовской комнаты оказалась забаррикадирована большой кадкой с комнатным деревом; для укрепления баррикады к ней были придвинуты небольшой диванчик и кресло, стоявшие обычно в дальней спальне. Хотя это не имело никакого смысла, но он пытался лихорадочно сообразить, для чего это было сделано. Из комнаты доносились звуки шагов. В мертвенной тишине дома они казались неестественно громкими. – Отец! Никакого ответа. Только стук каблуков по паркетному полу. Майлс сдвинул диван в сторону, отшвырнул кресло, отставил от двери кадушку. Между ножками кадки валялись бумажное полотенце, бутылка и шприц. Брошенное отцовское лекарство. – Отец! – Майлс рывком распахнул дверь. Отец, голый, лишь в ковбойских ботинках, шагал по периметру комнаты. Ночной столик валялся на боку, равно как и кресло. Кровать и комод оказались сдвинуты со своих мест у стены и стояли под странными углами посреди скомканных простыней, образуя своего рода проход вдоль стены, по которому и шагал отец. Майлс обратил внимание на кровавые ссадины у отца на бедрах и на животе – очевидно, полученные, когда он ударялся о кровать и комод, сдвигая их не осознанно, а просто многократным упорным повторением одних и тех же движений. – Отец! – еще раз воскликнул Майлс. Но при этом не сделал вперед ни шагу. Что-то в этой сцене насторожило его. Он видел, что отец ходит с закрытыми глазами. Одутловатая старческая кожа была какого-то синюшного оттенка. Боб прошел между комодом и стеной, к нему, мимо него. С близкого расстояния Майлс обратил внимание на полное отсутствие какого-либо выражения на отцовском лице, полное отсутствие каких-либо признаков жизни. Его отец был мертв. Он сознавал это, чувствовал, понимал, но Боб продолжал ходить, продолжал описывать круги вдоль стен. Майлс не понимал, что происходит, почему и что ему делать. Прямо сцена из «Сумеречной зоны». Он продолжал стоять в полном ошеломлении. Казалось, он должен был бы испытывать страх, но страха на самом деле не было, и когда отец в очередной раз проходил мимо, Майлс обнял его обеими руками и прижал к себе. Отцовская кожа на ощупь была холодной, рыхловатой, резиновой. Майлс изо всех сил старался удержать его на месте, но отец после смерти оказался гораздо сильнее, чем был при жизни, и всего лишь после секундной задержки он разорвал сыновьи объятия и продолжил свой безостановочный путь по периметру комнаты. – Стой! – воскликнул Майлс, но Боб никак не дал понять, что слышит. Мертвые не слышат, подумал Майлс. Он выскочил из комнаты в холл. Одра, конечно же, уже сообщила о происшествии, и «скорая помощь», безусловно, находится в пути, но тем не менее набрал 911. |
