Констебль глядел на них некоторое время, поблескивая проницательными глазами из-под мохнатых бровей, потом вздохнул:

— Пожалуй, так. Но это чертовски забавно: собака, мальчонка Гликов, второй мальчонка Гликов, теперь Майк… Годовая норма для такого дрянного городишки. Моя бабушка говорила, что Бог троицу любит, не четверню.

Он сел в машину, завел двигатель и уехал.

Через полминуты машина показалась на подъеме, дав прощальный гудок.

Мэтт порывисто вдохнул:

— Вот и все.

— Да, — согласился Бен. — Я до смерти устал. А вы?

— Я — нет, но я чувствую себя… жутко.

Бен положил руку ему на плечо:

— Знаете, Джиллеспи прав. Что-то происходит. И я все больше и больше уверяюсь, что это имеет отношение к Марстен Хаузу. Кроме меня, в городе только один новый человек. А я-то знаю, что я ничего не делаю. Едем туда сегодня? С деревенским визитом вежливости.

— Если хотите.

— Хочу. Идите и поспите немного. Я найду Сьюзен, и вечером отправимся.

— Ладно. — Мэтт помолчал. — Еще одно. Я все время думаю об этом с тех пор, как вы заговорили о вскрытии.

— Что такое?

— Смех, который я слышал… или, думаю, что слышал, — это был смех ребенка. Если вспомнить рассказ Майка, возникает мысль о Дэнни Глике?

— Конечно.

— Вы знаете, что такое бальзамирование?

— В общих чертах. Из трупов откачивается кровь и заменяется какой-то жидкостью. Когда-то использовали формальдегид, но теперь, думаю, изобрели что-нибудь новое. Кроме того, труп вскрывают.

— Интересно, делали все это с Дэнни? — Мэтт взглянул на Бена.

— Вы достаточно знаете Карла Формена, чтоб спросить его об этом по секрету?

— Пожалуй, найду возможность.

— Сделайте это обязательно.

— Договорились.

Они еще некоторое время смотрели друг на друга, и взгляды их были дружескими, но трудноопределяемыми: у Мэтта виноватый взгляд рационалиста, вынужденного говорить о сверхъестественном, у Бена — что-то вроде неясного испуга перед силами, которые он не мог себе как следует представить.

Когда Бен вернулся, Ева гладила и смотрела по телевизору «Набери номер за доллары». Объявили приз сорок пять долларов, и ведущий вытаскивал телефонные номера из большого стеклянного барабана.

— Я уже все знаю, — она открыла холодильник и достала кока-колу. — Ужасно. Бедняга Майк. Уже выяснили?..

— Нет еще, — поторопился ответить Бен. — Я очень устал, миссис Миллер. Я, пожалуй, посплю немного.

— Конечно, обязательно. В этих комнатах наверху и сейчас жара, как в печи. Если хотите, перебирайтесь на первый этаж. Там свежие простыни.

— Нет, спасибо. Мне у себя наверху уже все половицы знакомы.

— Да, сила привычки, — проговорила Ева. — А чего ради мистеру Берку понадобилось распятие?

Бен приостановился на лестнице, слегка растерявшись:

— По-моему, он думал, что Майк Райсон — католик.

Ева распластала на доске новую рубашку:

— Мог бы и лучше знать. Майк же у него учился. А все его ученики — лютеране.

На это Бен не нашелся, что ответить. Он отправился наверх, стянул с себя одежду и лег в постель. Сон вскоре навалился на него всей тяжестью. Ему ничего не снилось.

Проснулся он в половине пятого, весь мокрый от пота, но с ясной головой. Утренние события казались теперь далекими и туманными, а фантазии Мэттью Берка потеряли свою настоятельность.