Мне приходилось сталкиваться с тем, что многие люди заранее заботились о месте и способе своего захоронения. Юрий Сергеевич Панько завещал после кремации развеять пепел по Днепру.

Сергей Довлатов пишет в дневнике: «У Иосифа Бродского есть такие строчки: «Ни страны, ни погоста, не хочу выбирать, на Васильевский остров я прийду умирать…» Так вот знакомый спросил у их общего приятеля Грубина: «Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?» Грубин ответил: «Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров». Как известно, Бродский изменил свое решение и завещал похоронить его в Венеции, на кладбище Сен Мишель.

Многие эмигранты нашли себе вечный покой вдали от родных мест. Я долго стоял на кладбище Пер Лашез в Париже перед памятником Оскару Уайльду, похороненному вдали от берегов Англии. Памятник был сделан великолепным скульптором Яковом Эпштейном, тоже эмигрантом. Его отец эмигрировал из Польши в Америку, а сам Эпштейн, родившийся уже в Америке, стал знаменитым английским скульптором. Памятник изображал летящего сфинкса и был полон огромного внутреннего напряжения.

Когда я увидел эти мавзолеи, мне стало немножко не по себе. Сотни нетленных захоронений в ряд, поднимающиеся на восемь десять этажей. Может, во мне говорила консервативность, заложенная во многих религиях – «Из земли вышли – в землю ляжем». Ведь именно процесс погребения дает нам представление о непрерывности жизни – так как закончившие свой жизненный путь уходят в землю, а из земли возрождается все живое, что есть на белом свете. А, может, меня смущала закравшаяся в нас с детства неприязнь к коммунальным квартирам. Возможно, мне была неприятна теснота и недолговечность такого жилья. Мы до сих пор сталкиваемся с захоронением древних, а срок жизни зданий даже по нормам не превышает 100 лет.

Мавзолей должен был состоять из нескольких корпусов, так как рассчитывался на несколько религий. Название «Кремлевская стена» было продиктовано стремлением заполучить ностальгирующих русских заказчиков. Здесь не последнюю роль играли вопросы честолюбия – ведь все знали, что в подлинной кремлевской стене захоронены только крупные деятели Советского государства.

Работая над этими эскизами, я вспоминал совершенно потрясающую по своему драматизму историю Киевского крематория и колумбария. Первым впечатлением, которое я получил от этого проекта, был удар, причем, удар в буквальном смысле этого слова, физический. Дело было так: проектирование этого комплекса поручили Аврааму Моисеевичу Милецкому – ведущему киевскому архитектору. Как всегда, он подошел к работе ответственно, изучил массу зарубежных материалов и создал очень интересный в архитектурном отношении мемориальный комплекс. В это время в мастерской Авраама Моисеевича разрабатывался проект районного Дворца пионеров, и он попросил меня запроектировать солнцезащиту для этого здания. Рисунок солнцезащиты ему понравился, и мы начали обсуждать вопросы ее монтажа. Меня усадили за рабочий стол под макетом крематория. И вот, не знаю уж по каким причинам, макет с подмакет ником сорвался со стены, и я получил довольно сильный удар по голове, такой, что на минуту потерял сознание.