Игорь Саввович с радушной улыбкой согласно покивал.

– Не надо подбирать слова, Сергей Сергеевич, – доброжелательно попросил он. – Говорите прямо. Говорите правду, правду и только правду…

– Правду? – Валентинов снова внимательно разглядывал потолок. – Сие сделать весьма затруднительно, ибо невозможно понять, что с вами произошло, Игорь Саввович. Хотя… – Он помолчал мрачно. – Хотя одно литературное выражение мне кажется не лишенным смысла… Вы как бы угасли, Игорь Саввович, простите ради бога! Когда я впервые познакомился с вами, я увидел веселого молодого человека, жизнелюба, слегка самоуверенного и, еще раз простите, чуточку нагловатого… – Валентинов, не спуская взгляда с потолка, поморщился. – Теперь ко мне в кабинет входит человек с потухшими глазами, равнодушный и усталый. Ради всего святого, не подумайте, что я недоволен вашей работой. Трудитесь вы исправно и безотказно, но я… Я обеспокоен искренне.

Игорь Саввович по-прежнему легкомысленно улыбался, так как ничего нового и обидного Валентинов не сказал. Каждый день, когда Игорь Саввович входил в кабинет Главного, на лице Валентинова, не умеющего ничего скрывать, метровыми буквами было изображено все то, о чем сейчас говорилось.

– Благодарю за похвалу! – шутливо поклонившись, сказал Игорь Саввович. – Приятно, что вы, шеф, не разделяете мнения моих друзей. Один из них изрек: «Гольцов будет самоотверженно работать восемнадцать часов подряд, чтобы в течение восьми рабочих часов ничего не делать!»

Валентинов так и взвился:

– Что вы сказали? «Гольцов будет работать восемнадцать часов в сутки, чтобы в течение восьми рабочих часов ничего не делать»? Слушайте, да ведь это… Смешно.

Это и был один из четырех случаев, когда главный инженер Валентинов вынимал руки из-за спины. Сделал он это быстро, руки как бы выпорхнули из-под него, и раздался истинный, стопроцентный, знаменитый валентиновский хохот. Он смеялся так, что происходящее казалось театральным представлением, хотя ничего похожего на подделку не было: смеяться он способен был по-юношески, по-мальчишески, заразительно.

– Ха-ха-ха! – заливался главный инженер. – О, как вы меня насмешили, Игорь Саввович! Ха-ха-ха! У меня отваливается поясница. Ох-ха-ха-ха!

Валентиновский безудержный хохот, конечно, обесценил трагические, в сущности, мысли, которые главный инженер с такими муками, боясь быть бесцеремонным, высказал Игорю Саввовичу, на что – хитрая бестия! – Игорь Саввович и рассчитывал, и теперь самодовольно глядел на дагерротип декабриста, чувствуя острую боль под сердцем и душащий страх – привычное, как дыхание, состояние.

– Вот такие-то дела! – потухая, сказал Валентинов. – Такие-то вот дела, дорогой Игорь Саввович!

Дела действительно занимательны! Во-первых, почему главный инженер Валентинов, известный тираническими замашками в отношении всех своих прежних заместителей, пять лет – подумать только! – пять нескончаемых лет изо дня в день, если говорить инженерным языком, изыскивает возможности установить все и всяческие контакты с Игорем Саввовичем Гольцовым? Во-вторых, почему именно за последние месяцы главный инженер понял, что с Гольцовым что-то случилось? Почему умный и наблюдательный Валентинов не заметил, что это «что-то случилось» произошло почти два года назад?

– Игорь Саввович, – мягко проговорил Валентинов. – Игорь Саввович, почему вы так замкнуты? И отчего насторожены? Ну, попытайтесь представить, что я вас позвал в гости просто так, без причины. Понимаю: старомоден, как этажерка, знаю, что в наше время одного гостя не принимают, а готовится непременно массированный десант.