Он поднялся на причальную стенку с полевым биноклем и наблюдал за происходящим, не говоря ни слова. Наконец он опустил бинокль и повернулся к коменданту порта.

– Плохи дела, Варгер. Как вы думаете, что произойдет?

– Оно разобьется, полковник Радль, – вставил я. – Оно сядет на Остроконечные скалы. Теперь уже избежать этого невозможно.

– Вы так думаете?

Он повернулся, снова поднес к глазам бинокль, и через минуту произошло то, что я пророчил.

Я никогда не видел такого отчаяния, какое было на лицах людей, столпившихся на пристани, – немецких солдат, рабочих «Тодта», заключенных. Их по-настоящему потрясла гибель, грозящая сорока восьми человекам, – и это в конце войны, поглотившей миллионы жизней! Но так устроен мир, таково море, вечный враг человека. Но в море или все заодно, или всем крышка.

Первым нарушил молчание Фитцджеральд, волшебным образом вернувшийся к жизни:

– Надо что-то делать.

Вмешался Радль:

– Не валяйте дурака. Спасательными операциями на море я командовать не уполномочен, да и средств для этого у нас нет. – Он отрицательно тряхнул головой, убирая бинокль в футляр. – У них есть спасательные шлюпки. Они должны делать, что могут, чтобы помочь сами себе.

– Там, в море? – настаивал Фитцджеральд. – Им не спастись, разве не ясно?

– Вот именно, – решительно ответил Радль. – Вижу, вы здраво мыслите, как и я, майор Фитцджеральд.

Наверху я заметил Штейнера и его бранденбуржцев; они, сойдясь, о чем-то толковали. Но вот он подошел и, вытянувшись в струнку, сказал:

– С разрешения господина полковника, я хотел бы попытаться добраться до «Гордости Гамбурга». Все мои люди согласны идти со мной.

– На чем, можно узнать? – спросил Радль.

– На лоцманском судне.

Услышав это, Эзра не сумел промолчать.

– Эй, парень, что за чепуху ты несешь? – строго спросил он. – Тебе не удастся даже выйти за волнолом.

– Спасибо, мистер Скалли, – сказал Радль. – Здравый смысл всегда отрезвляет.

– И все же мне хотелось бы получить разрешение, – настаивал Штейнер.

– В котором я вам отказываю.

Наступило молчание. Ветер бросал нам в лица ледяные брызги дождя. Ко всеобщему удивлению, заговорил Брандт, неуверенно правда, но то, что он сказал, было обращено ко всем нам:

– Там гибнут люди, полковник! Вряд ли удастся их спасти, но мы обязаны попытаться. Вы сами это знаете – мы обязаны.

Именно этого Радль и не мог понять. Он с хмурым любопытством глянул на Брандта, словно удивившись, что это еще за птица перед ним.

– Вы что, тоже хотите пойти с ними на лоцманском судне, Брандт?

Брандт слегка побледнел, посмотрел вдаль сквозь дождевую пелену, и я понял, что он боится. Не знаю что, но что-то с ним произошло. Когда он снова повернулся к Радлю, он улыбался.

– Какой я, к черту, моряк... Простите, полковник, но – да... если Штейнер считает, что я пригожусь, я готов.

Радль задумчиво покивал, потом, повернувшись к Штейнеру, спросил:

– Ну что, Штейнер?

В этом вопросе содержалось больше, чем прозвучало. Штейнер собрался ответить, потом взглянул на море. Могучий порыв ветра сорвал рыбацкое судно с якоря и швырнул о пристань, превращая его в щепу. Отвечать он так и не стал.