– Работают в обе стороны.

– Они стыдятся того, что происходят из неподчинившихся семей, и скрывают это. Стыдятся до такой степени, что твоя мать боится говорить при посторонних, что родилась в штате Юта, чтобы её не заподозрили. Твой отец отрицает свои польские корни, потому что Польша – до сих пор неподчинившаяся нация, и к ней применяются из‑за этого международные санкции. Так что, понимаешь, третий ребёнок, пусть даже рождённый по прямому распоряжению правительства, разрушит здание, которое они пытались возвести.

– Я знаю.

– Но на самом деле все ещё более запутано. Твой отец всё‑таки назвал тебя в честь католического святого. Имей в виду, он сам крестил вас, всех троих, как только вас привозили из роддома домой. А твоя мать возражала. Они каждый раз ссорились из‑за этого. Не потому, что она не хотела, чтобы вас крестили, а потому, что была против католического обряда. Они не смогли по‑настоящему отказаться от своей религии. Ты стал символом их гордости: они сумели обойти закон и родить третьего ребёнка. Но ты также и напоминаешь об их трусости: они не решились на неподчинение, которое все ещё считают правильным, и рожать ещё. А ещё ты – причина их дискомфорта, так как мешаешь им прижиться в нормальном послушном обществе.

– Откуда вы всё это знаете?

– Твои брат и сестра носили мониторы, Эндер. Ты не представляешь себе, насколько это чувствительный прибор. Мы подсоединяемся прямо к твоему мозгу и слышим всё, что слышишь ты, даже если ты и не слушаешь, не понимаешь. Мы понимаем.

– Значит, мои родители и любят, и не любят меня?

– Они любят тебя. Вопрос в том, хотят ли они жить рядом с тобой. Твоё присутствие в доме – это повод для постоянного беспокойства. Источник напряжения. Понимаешь?

– Но я не виноват.

– Конечно. Тут дело не в том, что ты делаешь, а в том, что ты есть и живёшь с ними. Брат ненавидит тебя, ведь ты – живое доказательство того, что он недостаточно хорош. Родители стыдятся тебя, ибо ты олицетворяешь прошлое, от которого они пытаются отречься.

– Валентина любит меня.

– Всем сердцем. Полностью, незамутненно. Она предана тебе, а ты обожаешь её. Я говорил, что это будет нелегко.

– А что там будет?

– Тяжёлая работа. Учёба, как в здешней школе, только мы больше налегаем на математику и программирование. Военная история. Стратегия и тактика. И прежде всего боевая комната.

– А это что?

– Военные игры. Все учащиеся школы объединены в армии. День за днём в невесомости разыгрываются сражения. Никто никому не делает больно, важны победа или поражение. Каждый начинает рядовым, подчиняется приказам. Мальчики постарше – ваши офицеры, обязанные тренировать вас и командовать вами в бою. Больше я не могу тебе рассказывать. Это похоже на игру в жукеров и астронавтов, только с настоящим оружием и товарищами, сражающимися рядом, а твоя судьба, да и судьба человечества, будет зависеть от того, как ты учился, как ты научился сражаться. Это тяжёлая жизнь, и у тебя не будет нормального детства. Но, видишь ли, у тебя, с твоим разумом и положением Третьего, нормального детства не будет всё равно.

– Только мальчики?

– Несколько девочек. Им реже удаётся пройти отбор. Слишком много столетий эволюции работают против них. И ни одна из них не похожа на Валентину. Но ты найдёшь там братьев, Эндер.

– Таких, как Питер?

– Питера не приняли, Эндер, по тем самым причинам, по которым ты ненавидишь его.

– Я его не ненавижу, я просто…

– Боишься. Ну, знаешь ли, Питер не так уж плох. Он был самым лучшим из тех, за кем мы наблюдали. Мы попросили твоих родителей, чтобы следующей была девочка (они и так собирались это сделать), в надежде, что Валентина заменит Питера, если будет мягче его.