– Поднимайтесь по лестнице по одному, – сказал один из офицеров. – Когда увидите ряд с пустыми сиденьями, занимайте любое. Там нет мест около окна.

Это была шутка. Ребята засмеялись.

Эндер шёл одним из последних, хотя и не самым последним. Телекамеры всё ещё были наведены на лестницу. «Увидит ли Валентина, как я исчезаю в недрах челнока?» Он подумал, может, помахать ей рукой или подбежать к оператору и спросить: «Можно я попрощаюсь с Валентиной?» Он не знал, что, если бы он и сделал это, цензура вырезала бы его слова. Мальчики, улетающие в Боевую школу, должны быть героями. Они не могут тосковать по кому бы то ни было. Эндер не знал о цензуре, но понимал, что сорваться и побежать к телекамерам будет неправильно.

Эндер поднялся на короткий мостик, ведущий к двери челнока, заметил, что стена справа покрыта ковром, совсем как пол. Вот здесь и началась потеря ориентации. Он представил себе, что стена – это пол и он идёт по стене. Добрался до второй лестницы и увидел, что вертикальная поверхность за ней тоже покрыта ковром. «Я карабкаюсь по полу. Шаг за шагом».

А потом, просто ради смеха, представил, что спускается вниз по стене. Сев на место, понял вдруг, что крепко держится за края сиденья, несмотря на то что гравитация плотно прижимала его к креслу.

Остальные мальчики слегка подпрыгивали на пружинистых сиденьях, дразнились, толкались, кричали. Эндер осторожно вытащил привязные ремни, прикинул, как они должны соединяться, обхватывая пах, талию и плечи. Он представил себе, как перевёрнутый корабль балансирует на поверхности Земли, как огромные пальцы удерживают его на месте. «Но мы ускользнём, – подумал он. – Мы упадём с этой планеты».

Тогда он не осознал значения этой мысли. И только потом, позже, вспомнил, что ещё до того, как оставил Землю, впервые подумал о ней как о планете, одной из сотен других, не принадлежащей ему.

– О, ты уже сообразил, – сказал Графф, стоявший рядом на лестнице.

– Летите с нами? – спросил Эндер.

– Обычно я спускаюсь вниз, чтобы прихватить рекрутов, – ответил Графф. – Я всё‑таки старший офицер. Администратор школы. Нечто вроде завуча. Они сказали мне, чтобы я возвращался, иначе останусь без работы.

Он улыбнулся, и Эндер улыбнулся в ответ. Ему было уютно с Граффом. Графф хороший. И ещё он завуч Боевой школы. Эндер слегка расслабился. По крайней мере, у него будет там друг.

Они пристегнулись – те из ребят, кто в отличие от Эндера, не сообразил сделать это раньше. Потом ждали ещё час, пока телевизионщики показывали взлёт челнока, рассказывали об истории космических перелётов и рассуждали о возможном будущем и о больших кораблях Международного флота. Очень скучно и утомительно. Эндер видел такие фильмы раньше. Только раньше он не был пристегнут к сиденью внутри самого настоящего челнока. И не свисал вниз головой с живота матери‑Земли.

А запуск оказался совсем не страшным, хотя и пощекотал нервы. Тряска, несколько секунд паники – а вдруг это первый сорвавшийся запуск за всю историю челноков? Из фильмов никогда не узнаешь, как много неприятностей можно пережить, лёжа на спине в мягком кресле.

А потом всё кончилось, и Эндер повис на ремнях в невесомости.

Поскольку он почти сразу потерял ориентацию, то не удивился, когда увидел, как Графф ползёт по лестнице задом наперёд, словно спускается к носу челнока. Не забеспокоился и тогда, когда Графф зацепился ногами за скобу, оттолкнулся руками и встал, как в обычном аэроплане.

Но некоторым было тяжело. Один из мальчиков издал характерный звук, и Эндер понял, почему им запретили есть что‑либо за двадцать часов до запуска. Рвота в невесомости – вещь своеобразная.