Румынка стала меняться, лицо ее плыло, черты его сливались в черты лица его умирающей матери, Кэтрин. Грустные глаза излучали горе почти неохватное, и Джо знал, что горе это о нем, о его жизни в смерти и разрушении, и может быть, и надо сейчас умереть, сейчас, когда он увидел эти ужасные глаза.

Свет начал гаснуть.

Последнее видение Джо было на удивление реальным, на удивление уместным. Когда железные пальцы сомкнулись вокруг его души, выдавливая самую суть его, он увидел появившуюся в проеме фигуру, за спиной румынки, в обрамлении зазубренного проема разбитого витража. Тонкий абрис молодой женщины. Ангел. Поднявшийся в окне призрачной аватарой, освещенный приближающейся грозой, очерченный серебряным светом.

Пришедший отвести Джо домой.

Выстрел озарил церковь, пуля ударила в затылок старухи, отбросив ее в сторону от Джо. Голова ее дернулась. Потом она обмякла, упав рядом с Джо в лужу собственной крови. Джо свисал с конца скамьи, ловя ртом воздух, хватаясь руками за горло. Ему ни до чего не было дела, кроме воздуха.

Мэйзи даже не поняла, что пистолет выскользнул из ее вспотевшей руки.

– ДЖОУИ!

Мэйзи влетела через разбитое окно в церковь. Бросаясь к Джо, она плевать хотела, что сама была на грани полного и резкого истощения, что исходит потом, что дрожит от нервного напряжения после бешеной гонки на юг, что лямки рюкзака сбились комом. Она упала на колени и помогла Джо сесть, гладя его волосы, массируя горло.

Джо пытался что-то сказать, но не мог заставить слова идти наружу. Его лицо было темно-алым, как побитый помидор, но с каждым глотательным движением, тяжелым глотательным движением оно прояснялось.

– Все хорошо, Джо, – выдохнула Мэйзи, осыпая поцелуями его лицо, шею. Мы выберемся Джо, не беспокойся.

– Эта... горничная... она... была...

Джо еще раз сделал глотательное движение и посмотрел на лежащую грудой мяса румынку.

– Была – кто? Она была горничной?

– Там... в «Эванджелин»...

Мэйзи опустила глаза на мертвую. Илиана Попеску лежала в собственных извержениях, из-под грязного халата торчали в стороны огромные ноги в порванных в клочья чулках. Одной щекой она лежала в собственной крови, челюсть ее отвисла. Сетка для волос порвалась и запеклась там, где в череп вошла пуля. Что-то странное померещилось Мэйзи при взгляде на кончики пухлых мизинцев старухи. Ногти были длинные, с маникюром, с алым лаком.

– Номер четыре, – тихо сказала Мэйзи, думая вслух.

Джо кивнул.

Мэйзи качнула головой:

– О Господи!

Это было как будто она вышла в дверь и обнаружила на той стороне стофутовую пропасть, черный колодец, полный безумия, и смерти, и людей, в которых не осталось ничего человеческого. Она овладевала этим мастерством убийства, и это ее пугало. Ей все труднее и труднее было видеть в этих целях людей. Они были только предметами, предметами из плоти, непредсказуемыми животными с золотыми зубами и алыми ногтями. Чужими. И Мэйзи становилась одной из них.

– Мы выиграли, детка, – сказал ей Джо, еще раз глотнув. – Мы побили этих гадов. – Он попытался встать, но тело все еще было тряпичной куклой. Он сел обратно и стал глубоко дышать. – Эндрюс должен приехать сюда с минуты на минуту. Ты его видела?

– Джоуи, послушай, там было...

– Мы победили, детка. Выиграли.

– Нет, Джоуи, еще не победили. Мы ничего не выиграли.

– Как так?

– Все это дело подстроено с самого начала.

Джо смотрел на нее, дыхание его успокоилось, и молчание охватило их, как черный прилив.

– Что ты говоришь? – спросил Джо наконец хриплым и низким голосом, и глаза его горели тревогой.