Мэйзи рассказала ему обо всем. Рассказала, как добралась до Виксберга, как заметила «блейзер», как слышала разговор Тома Эндрюса с его гориллой Марионом о судьбе Джо Флада, и, пока рассказывала, не могла отвлечься от того, что за разбитыми витражами со сценой рождества спускается ночь, и дождь сменяется густым варевом тумана и дымки. Речной рукав ожил звуками, призывами и ответами лягушек-быков, бесконечным, звенящим жужжанием цикад и еще чем-то, каким-то хлопающим шумом. Дождевые капли падают с листвы? Шаги?
– Как бы там ни было, а Эндрюс сюда доберется так или иначе, закончила Мэйзи, и по спине ее пробежал холодок. – Мой фокус с проколотой шиной только задержит их на время, а потом они придут за тобой.
Джо заставил себя встать, глаза его горели яростью, зубы сжались до хруста.
– И мы сведем счеты раз и навсегда.
– Джоуи, ты должен...
Мэйзи застыла в середине фразы, а Джо бросился к противоположной стене. Снаружи, в темноте, постукивание стало ближе, громче. Теперь это было явное хлопанье. Щелкали мелкие ветви. И сразу – тишина, только цикады, цикады и стук собственного сердца Мэйзи да шумящая в ушах кровь.
– Пригнись, детка, – шепнул Джо, махнув рукой вниз, к подножию скамьи. И сам припал к полу, прячась за спинкой скамьи и оглядывая пустую церковь. Мэйзи перебегала глазами по противоположной стене.
За неровной дырой разбитого витража, там, в подлеске, двигались тени кукольная пьеса призраков. Ветер только сбивал с толку, лениво шевеля бороды мха. Щелканье стало ближе, щелканье и хлопки, даже шепот, хотя это, быть может, уже было только воображение. Кто-то приближался, это по крайней мере было ясно. Но кто? По логике сейчас в главный вход войдет Том Эндрюс, весь – фальшивая улыбка и крокодиловы слезы. Но это ничего не объясняло. Щелчки, скрипы, фигуры, скользящие мимо тяжелых от влаги банановых листьев.
– У нас гости, – тихо сказал Джо.
– Сама вижу, – пробормотала Мэйзи, наблюдая за окнами, – и я не думаю, что это твой друг-адвокат.
– Что у нас с патронами?
– Не очень много, – ответила Мэйзи, порывшись в карманах джинсов и вытаскивая дрожащими руками обоймы.
Их было две. Обе на семь зарядов. Обе для «берсы». Мэйзи отдала их Джо, и он посмотрел на них так, будто эти металлические предметы чудом стали радиоактивными. Как на амулеты зла.
– О чем ты думаешь? – спросила Мэйзи.
– Погоди секунду.
Джо подполз к северной стене, держась ниже окна, и выглянул наружу. Казалось, он за миг оглядел весь речной рукав, проведя взглядом, как косой. Потом он застыл, и Мэйзи поняла, что он увидел что-то страшное. Голова его склонилась под странным углом, он что-то соображал, а Мэйзи хотелось кричать.
Потом Джо что-то прошептал.
– Что там, Джо? – Мэйзи не расслышала его слов за стрекотом цикад и шумом ветра. Щелчки приближались, и Мэйзи уже с ума сходила от страха.
– Джоуи, что ты сказал?
Он повернулся и посмотрел на нее, и Мэйзи увидела его лицо, и раньше, чем он заговорил, она уже знала, что они в большой беде.
Салливан Бирн – Салли – шел ведущим, пробираясь по губчатой сосновой подстилке, на его носу висела капля пота, готовая сорваться. Салли не замечал ни пота, ни стука собственного сердца, ни даже витающего вокруг запаха скунса и гниения. Одно было у него на уме – та церковь. Она появилась из далекого тумана, как дом с привидениями в каком-нибудь романе Джейн Остин, и Салли знал, что дело окажется горячим, горячее всего, что ему довелось повидать на своем веку. Только два вопроса было у него на уме: «насколько горячим?» и «как скоро?». |