— Что? — Валерий отодвинулся на самый край дивана. — Н-не надо… Не выношу л-лекарств.

— Да при чем тут лекарства! — с досадой сказала Лученко. — Я психотерапевт. Вы что, даже минимальных сведений обо мне не раздобыли? Чем же вы занимались все время после смерти хозяина?.. Ладно, молчите.

— Н-не надо… — протянул охранник смешным жалобным голосом.

— Боитесь?

Он насупился.

— Боитесь, знаю. Ничего. Каждый нормальный человек с подозрением относится к гипнозу. Вот усыпят меня, бедненького, и все карманы обчистят. Да? Или внушат гадость какую, воспользуются моей беспомощностью. Все эти Вольфы Мессинги, Чумаки, Кашпировские — шарлатаны. Так? Да не отвечайте вы, не тратьте сил! Что ж поделаешь, если человека требуется уговорить, заставить поверить во что-то не только для того, чтобы охмурить и «развести», — но и чтобы вылечить, развить, выучить!

Лученко всегда хорошо удавалось справляться с заиканием, этим функциональным расстройством нервной системы. Она бралась за лечение детей и взрослых даже в сложных случаях. Когда от таких пациентов отказывались ее коллеги по профессии, она все же бралась помочь им. Зато как приятно было потом слышать легкую речь без запинок, смотреть в благодарные глаза пациентов!

Она взяла стул, села напротив Валерия.

— Облокотитесь на подушку, — скомандовала она решительно. — Смотрите на меня.

Валерий отводил взгляд, ускользал, сопротивлялся.

Веру охватила мгновенная усталость. Она даже глаза прикрыла. А не пошли бы вы все со своими проблемами? Не хочешь — ну и заикайся дальше. Чего вмешиваться? И Лиза тоже… А если бы у Романовой не оказалось такой подруги, которая охотно сует нос не в свои дела? Вытаскивает за волосы провалившихся по самые уши в дерьмо… М-да, Верочка свет Алексевна. Тебе действительно необходим отпуск, с такими мыслями жить нельзя.

Она посмотрела сквозь полуприкрытые ресницы на сидящего перед ней мужчину. И увидела всю его жизнь, как в кино. Детство, юность. Игру в солдатиков и следопытов. Любовь к оружию. Три охотничьих инстинкта: охранять, следить и добывать. В наше время это означает — добывать информацию. Но взрослый сорокалетний мужик остался мальчишкой. Это написано на его лице крупными плакатными буквами. Мальчик потерял Взрослого, учителя-кормильца, командира-начальника. И первая его мысль — не как жить дальше, а как найти тех, кто командира погубил. И будешь тыкаться носом в закрытые двери, как собака без хозяина, провожать взглядом прохожих, суетиться, искать…

Жаль тебя, паренек. Просто жаль — и все. Без всяких высоких соображений о справедливости и милосердии. Ну и что такого? Жалость — это нормально. Естественное женское качество. Так почему я не могу быть самой собой? Даже если я знаю, куда ведет дорога, вымощенная добрыми намерениями. Знаю. Но если не буду вот так брать за шкирку и вытаскивать, спасать, лечить и помогать — перестану быть Верой Лученко. А кем-то другим становиться не собираюсь. От этих мыслей она почувствовала облегчение и даже прилив сил. Стало понятно: придется «показать фокус», достать кролика из шляпы психотерапевта, чтобы добиться доверия.

— Послушайте… Вы согласны, что я вижу вас впервые и ничего не могу знать о вашем прошлом? Так вот… Без всякого гипноза могу рассказать самое простое. В детстве вы обогнали по росту всех сверстников. Конечно, вас дразнили, задирали, смотрели с насмешкой. Вы проклинали свой рост. В школе стало чуть проще — вы уже умели дать сдачи. В секцию бокса записались. Но чем лучше с вами вели себя люди, тем хуже вы себя чувствовали. У вас начинался ступор, когда вы сталкивались с нормальным, человеческим отношением.