Она прижалась лицом к его щеке и нежно ласкала его трепещущими пальцами, быстро проводя ими по его густым волосам, которые она так любила.

Наступило глубокое молчание. Они сидели, прижавшись друг к другу.

Макс тихо сказал:

— Становится поздно.

Они оба поднялись.

Почти неслышным шепотом он проговорил:

— Здесь, где мы впервые полюбили друг друга…

Под его поцелуем Сента почти потеряла сознание.

Глава VIII

Во дворце жизнь менялась ежечасно, почти ежесекундно: люди, разговоры, атмосфера. Уехал Гизль, веселый, сдержанный и совершенно другой. Кончался июль. Макс был где-то в Венгрии, откуда ежедневно телеграфировал Сенте. Его сестра и мать уехали в свое имение Дорнен и оттуда написали Сенте любезное письмо. 24-го Макс приехал на автомобиле. Пробыв в пути трое суток беспрерывно, он выглядел серым от усталости. Он вошел в дом без доклада и быстро поздоровался с Фернандой. Она сейчас же вышла, оставив его с Сентой. Прошло несколько долгих минут. Они молчали. Макс погладил ее волосы, затем сказал:

— Война, и мы не можем повенчаться. Я, кажется, перевернул все силы неба и ада, пробовал все устроить, но есть осложнения. Меня не пускают. — Его усталое лицо подергивалось. — Сядем, как мы когда-то сидели, на старый диван.

Он сел в свой любимый уголок, и Сента лежала в его объятиях. Вернулась Фернанда, неся для Макса сендвичи, бренди и содовую воду.

Она спросила Макса:

— На сколько тебя отпустили?

— До двух часов ночи. — Было уже восемь.

— Пока мы будем обедать, — сказала Фернанда, — ты сможешь принять ванну и переодеться, а потом Сента и ты отдельно пообедаете.

Машинально улыбнувшись, Макс сказал:

— Ты ангел доброты.

Короткими отрывистыми фразами он говорил с Сентой, прижавшись щекой к ее щеке, крепко обняв ее.

— Дарлинг, вы должны поехать домой. Я приехал, чтобы все это устроить. Я, конечно, буду вам писать, где бы я ни был. Я считаю, что война продлится недолго. Как только все кончится, я приеду к вам, и мы повенчаемся в Лондоне. Я хотел бы, чтобы вы, вернувшись в Англию, повидались с одним моим другом. Он живет в Люисхеме. Его зовут отец Дальзель. Скажите ему, что он нас должен повенчать. Дарлинг, есть ли у вас достаточно денег? Я привез с собой столько, сколько мог, немецкими деньгами на случай, если…

— На случай чего? — шепнула Сента.

— Есть слухи, что Германия тоже примет участие в войне. Так ли это — никто не может предугадать. Но вы, дорогая, не должны здесь оставаться. Отчасти из-за этого я приехал. Фернанда знает…

Сента закрыла ему рот рукой. Он сильно волновался. Она прижалась своими холодными губами к нему и сказала:

— Макс, ничто не имеет значения, кроме опасности, угрожающей вам. О, мой дорогой, моя любовь. — Слезы брызнули из ее глаз и залили его лицо. — Макс, если вас убьют, я буду желать себе смерти.

С глазами, полными горя, он ответил:

— Если бы меня убили, это было бы не самое ужасное, что могло бы случиться с нами.

Сента не вполне поняла его:

— Разве мне не все равно, вернетесь ли вы слепым или хромым, лишь бы это были вы.

Делая странное ударение на словах, Макс сказал:

— Ничто не может нас разлучить, ничто. Помните об этом, Сента, и твердо верьте.

Когда он спустился после обеда, вид у него был все еще усталый, но более свежий. Больше уже ему и Сенте не пришлось быть одним. Графиня Генриетта, Фриц, Альберт Гунтер и остальные не отпускали их от себя. Но все-таки Сенте удалось улучить минуту и поговорить с Максом.