С прямолинейностью капризного ребенка Чарльз никогда ничего не скрывал. Эта черта была чуть ли не единственной его добродетелью. Не покидая Сенты ни на минуту, он предложил ей:

— Поедемте кататься. Сегодня чудесный вечер. За городом мы окунемся в аромат весны.

Сента оживленно ответила:

— О, с удовольствием, но не сейчас. Я должна сначала исполнить свои обязанности хозяйки и позаботиться о том, чтобы мои гости не скучали.

Все еще сидя на полу около граммофона, Мики наблюдал за ними, не отрывая глаз. Сотни раз он спрашивал себя — любит он Сенту или нет. Ответить на этот вопрос он не мог. Как будто война совершенно уничтожила способность остро чувствовать. Это было не физическое недомогание, а просто душевная усталость. Иногда он считал, что причиной этого была его глупая вера в существование идеальной любви, пережившая все ужасы прошедших лет.

«Идеальная любовь — нет, мой милый, не с такой парой штанов, как у тебя».

Чарльз со своей жизнерадостностью, любовью к веселью, способностью ни над чем не задумываться, наслаждался жизнью. А он, вечно вопрошающий, грызущий самого себя и сомневающийся, проходил мимо всех благ земного шара, не имея храбрости считать себя достойным поцелуя.

«Комплексующее ничтожество» — называл себя Мики, применяя это, входящее тогда в моду, американское выражение.

Джорджи подошла к Мики.

— Отчего такой бледный и скучный, достопочтенный святой Майкель?

Несмотря на большое количество выпитого вина, она не опьянела. Только тон ее был более легкомысленным, чем обычно.

— Пойдемте в наши итальянские висячие сады.

Они вышли на плоскую крышу. Впереди них, закрывая звезды своей черной массой, вырисовывался собор Св. Павла. Влево сверкала река, на которой огни пароходов и лодок светились, как золотые и пурпурные цветы.

— Как здесь хорошо и тихо, — воскликнула Джорджи. — Чего ради человек должен продолжать жить, если кончилось его счастье. Таких как я — легионы. Помните эту строчку из стихотворения о мертвецах: «И ряд за рядом строятся они, молодые, красивые, храбрые». Это применимо также и к нам, оставшимся здесь. Нас тоже, молодых, красивых и храбрых — нескончаемые ряды. Мы тоже были там, отдавая лучшую часть нас самих, а ныне мы здесь, в этом проклятом мире, уже не помнящем ни о чем. Кто счастлив среди тех, что сейчас веселятся в наших маленьких комнатах? Кто из них смертельно ранен в душе и все еще вынужден жить? Мне часто хочется быть старой, чтобы не переживать больше этих страданий…

Мики спросил:

— Джорджи, скажите, сколько вам лет — двадцать два, двадцать три?..

Схватив его за руку, она стала размахивать ею в такт своим словам.

— К людям, любившим во время войны, неприменимы слова утешений: успокойтесь, успокойтесь, вы молоды и вновь полюбите. Можно еще раз увлечься кем-нибудь и тешить себя мыслью, что достиг желанного, но никогда нельзя вновь пережить то, что дала первая любовь.

Полная отчаяния, она плакала.

— О, Мики, Мики, я так желаю Билля. Его желает лучшая часть моего сердца… Что облегчит мою печаль, в ком найду я утешение?..

Она прижималась к нему, цепляясь за него, как обломившаяся лиана. Снизу доносились звуки граммофона, наигрывавшего романс «Шепот», и молодой сильный голос Сильвестра, исполнявшего его.

— Готовы? — спросил Чарльз и пошел вперед позвать авто. Сента быстро спускалась по лестнице. Увидев сначала только ее серебристые туфельки, он тихо сказал:

— Как будто звездочки танцуют по ступенькам.

— О, Чарльз, вы говорите чудесные вещи.

— Это ничто в сравнении с тем, что я мог бы сказать вам…

Большое авто, управляемое Чарльзом, бесшумно пролетало по опустевшим улицам, как ночная бабочка.