«Да, я вырос в долине!»

Он понял, что память его жива, и испытал несказанную радость. Эта радость вытеснила тревогу, вызванную появлением еще одного живого существа в здешней пыльной пустыне.

«Я — Феррас Вансен, уроженец долины».

Незнакомец был почти раздет, не считая куска ветхой ткани, прикрывавшей его бедра. Его длинная борода казалась серой — то ли от седины, то ли от вездесущей пыли. Он не двигался, а взгляд его был неотрывно устремлен на путников. Когда они приблизились, Феррас Вансен осознал: он впервые встретил в этом таинственном краю человека, чьи глаза открыты и видят то, что происходит вокруг. Без сомнений, старик бодрствовал.

— Кто ты? — осведомился Вансен. — Или мне запрещено спрашивать об этом?

Глаза незнакомца сверкнули из-под насупленных бровей. Он улыбнулся, но улыбка его не выражала ни дружелюбия, ни враждебных намерений.

— Вы подошли к последней реке, но то место, куда вы стремитесь, находится не здесь, не в обители Сна, — изрек он. — Если вы переправитесь на другой берег, вы найдете там великих, с коими желаете встретиться.

— Я ничего не понял, — пожал плечами Феррас Вансен.

Его отец опустился на землю и снова запел.

— Тебе нет нужды понимать, — молвил бородатый незнакомец. — Ты должен делать то, что тебе нужно сделать. Все, что случится с тобой дальше, зависит от того, кто гораздо сильнее меня.

Старик переступил с ноги на ногу. Его босые ступни потрескались и задубели, как у человека, никогда не носившего обуви. В отличие от отца Вансена, он не походил на призрак и был таким же материальным, как любое живое существо. Вансен видел каждую морщинку на его лице, каждый волосок на его бороде.

— Ты так и не скажешь мне, кто ты, господин?

Старик покачал головой.

— Я не господин — по крайней мере, не твой. Кто я? Силуэт, образ, а может, просто слово. Вот и все. А теперь входите. Там есть вода — вам обоим надо умыться.

Сам не понимая, каким образом, Феррас Вансен очутился в хижине. Стоило путникам войти внутрь, и вечные сумерки сменились ночью — сквозь щели в стенах Вансен видел черное бархатное небо, усыпанное бриллиантами звезд. Он подошел к стене и приник к одному из отверстий. Хижину окружали звезды, бесчисленные звезды, они сверкали, как свечи, зажженные в честь всех богов. Звезды были сверху, по сторонам и даже снизу. Пораженный невероятным зрелищем, Феррас Вансен повернулся к отцу и увидел, что тот умывается в деревянной лохани, такой же грубой, как сама хижина.

Вансен присоединился к нему. Вода, омывшая пропыленную кожу, доставила ему наслаждение, ненадолго затмившее все прочие чувства. За время скитаний он позабыл о том, что у него есть тело, и теперь было приятно вспомнить об этом. Даже призрак отца, словно сотканный из тончайшей паутины, светился от удовольствия.

— Я много раз мог приехать домой, однако я этого не делал, — признался Вансен. — Я боялся тебя, папа. Боялся, что ты будешь мной недоволен. Порой я ненавидел тебя и ничего не мог с этим поделать. Ненавидел за то, что ты всегда создавал трудности там, где их можно было избежать.

Впервые за долгое время отец перестал петь и погрузился в молчание. Он выпрямился, вода текла по его лицу и рукам, как дождевые капли по оконному стеклу.

— Я пленник своих убеждений, — произнес Падар Вансен. — Так мне всегда казалось. Но сейчас я ни в чем не уверен. Все унеслось, растаяло как дым…

Слова отца ложились на душу Вансена, как целительный бальзам на рану. Он упивался ими, как измученный жаждой человек, добравшийся до чистого ручья.