Хотелось бы забыть!

— Нет. Но за последние несколько десятков лет я где только ни был…

Если граница отодвинулась так далеко, значит, имперские сапожищи топчут асфальт на улицах моего родного города. Никогда не думал, что южные проконсулы смогут расширить границу дальше прибрежных вольных городов — ведь стратегически необходимы им были лишь сами Самоцветные Города.

— Ну а теперь что не дает тебе покоя?

— Мне? Нет, ничего. Давай наслаждаться цивилизованной жизнью. Нам ее и без того очень мало отпущено.

Наши взгляды встретились. В ее глазах мелькнули вызывающие искорки. Я отвел взгляд.

— Как тебе удалось привлечь к своей шараде этот клоунский дуэт?

— Исключительно щедростью.

Я рассмеялся. Ну конечно! За деньги — все что угодно.

— Когда «Крыло Тьмы» будет готово к отплытию?

— Через два дня. Самое большее, через три. Но нет, никакими делами Империи я здесь заниматься не стану!

— Эт-хорошо. Знаешь, я уже нафарширован по самые жабры, хоть в духовку сажай. Надо бы пойти прогуляться, для моциона. Есть тут безопасное место, куда мы могли бы пойти?

— Пожалуй, я знаю Опал хуже, чем ты, Костоправ. Я никогда прежде не бывала здесь.

Наверное, вид мой сделался удивленным.

— Не могла же я бывать везде! Некоторое время я была занята на севере и на востоке. Затем некоторое время воевала с мужем. Затем — ловила тебя. У меня никогда не хватало времени на пышные развлекательные туры.

— Благодарение звездам.

— За что?

— За то, что ты не успела испортить фигуру. Вроде как комплимент.

Она испытующе взглянула на меня.

— Но ты и так отлично знал обо всех моих делах. Ты описывал все это в Летописи.

Я усмехнулся. Струйки дыма просочились наружу меж моих зубов. Ну я им задам!

Глава 7. Копченый и Баба

Лозан полагал, что уж Копченого-то найдешь в любой толпе. То был сморщенный, маленький, тощий типчик; как кожура грецких орехов, подернутая чернотой. Разве что несколько пятнышек осталось — розовыми были его ладони, одно предплечье да пол-лица. Словно после покраски в него плеснули кислотой.

Копченый не сделал Лозану ничего дурного. Пока что. Однако Лозан его не любил. А Нож был просто равнодушен к нему. Тому вообще на всех плевать. Корди Мотер же говорил, что суждения свои держит при себе. Да и Лозан никак не проявлял свою неприязнь: Копченый все-таки был Копченым да еще якшался с Бабой.

Баба тоже ждала их. Она была еще темнее Копченого и, насколько Лозан мог судить, кого угодно в Таглиосе. Лицо ее обычно несло на себе выражение крайней неприветливости, отчего тяжело было смотреть ей в глаза. Габариты ее для таглиоски были почти предельными, то есть, по понятиям Лебедя, дамой она была не слишком-то крупной. Ничто в ней, помимо того, что вела себя уж очень по-хозяйски, не производило впечатления. Одевалась Баба не лучше любой уличной старухи, которых Корди прозвал воронами. Постоянно замотаны в черное, словно крестьянки, виденные друзьями по дороге через земли Самоцветных Городов. Узнать наверняка, кто Баба такая, они не могли, однако понимали, что отнюдь не простая баба. Она имела связи во дворце Прабриндраха, на самом верху. Копченый работал на нее. А простые рыбачки колдунов на жалованье не держат. И вообще оба они были очень похожи на представителей власти, тщетно старающихся не выглядеть официально. Словно бы не вполне представляли, какими должны быть простые люди.

Местом встречи оказался дом, явно принадлежащий персоне важной, только Лозану не удалось вычислить, кому именно. Классовые и иерархические различия не много значили в Таглиосе — религиозные поборы съедали львиную долю доходов.