Он с серьезным видом сложил очки, положил их меж страниц книги и опустил ее на шахматный столик.

— Но я должен предупредить об опасности, которая подстерегает вас, если вы примете «показания» мистера Эплби за чистую монету. Изложенные в суде, они при всей неясности, окружающей данное дело, будут подняты на смех. Сомневаюсь, что при всей сложности человеческой натуры какой-либо мужчина, который не скрывает, что хочет жениться на девушке, явится к ее отцу и начнет знакомство со слов, что хотел бы получить три тысячи фунтов за отказ от своих намерений.

— Мистер Морелл был итальянцем.

— Тем не менее, я предполагаю, что даже в Италии это не принято. Разрешите мне продолжить. В том случае, если даже такая попытка имела место, что должно было бы произойти? Отец девушки просто зовет ее и все рассказывает. И поклоннику приходится убираться. Вся история заканчивается. И в конце концов, разрешите напомнить, что вам придется расследовать данную ситуацию, исходя из слов мистера Эплби, человека, склонного к лжесвидетельству, который явился со своей историей в надежде с глазу на глаз оказать на меня давление. Есть ли у вас уверенность, что жюри проглотит эту историю?

— Как вы все запутали, сэр!

Судья вскинул рыжеватые бровки:

— Неужто? Я исказил хоть какой-то факт?

— Нет, но дело в том, как вы это подали! Послушайте… можете ли вы с чистым сердцем утверждать, что хотели бы видеть этого парня своим зятем?

— Манеры мистера Морелла не соответствовали канонам лорда Честерфилда. Его внешний вид был достоин сожаления. Менталитет не представлял интереса. Но у него были деньги, и он любил мою дочь. Я реалист. Большинству юристов, у которых, как правило, скромные доходы и дочери на выданье, тоже приходится быть реалистами.

На несколько минут Грэхем погрузился в раздумье. Затем он присел на край кресла, стоявшего у шахматного столика. Примерно в это же время два дня назад в нем сидел Морелл.

Заметно стемнело, и низкие облака отливали расплавленным серебром. Фред Барлоу пожалел, что не надел под плащ свитер. Поднявшись, он подошел к окну и прикрыл его. Но дело было не в холоде: его знобило потому, что он ощущал атмосферу смерти.

— Знаете, чего бы мне хотелось? — внезапно спросил Грэхем. — Поговорить с вами с глазу на глаз.

— Ну так в чем же дело? Почему бы и нет? — У судьи был сухой резкий голос. — Почему бы и нет? Разве меня когда-нибудь обвиняли в том, что я надутый дурак или сухой чинуша?

— Нет, нет. Дело вовсе не в этом. Но…

— Тогда высказывайте все, что думаете. Да, можете говорить в присутствии мистера Барлоу. Как и моя дочь, он вырос у меня на глазах. Мы давно знаем друг друга.

Понурив голову, Грэхем раздумывал. Он с силой тер ладонью одной руки костяшки другой, сжатой в кулак, то и дело сводя ладони. Он ерзал в кресле. Наконец он приподнял голову:

— Я не могу поверить в вашу историю, сэр. И это факт.

— Хорошо. Начнем с самого начала. Почему вы не можете поверить? Но прежде чем вы расскажете, одно уточнение! — На этот раз по лицу судьи скользнула ехидная усмешка. — Где наш друг доктор Фелл? Я бы хотел, чтобы он присутствовал при попытке загнать меня в угол.

— Он сейчас появится. Доктор не может двигаться так быстро, как мы с мистером Барлоу. Его везла мисс Теннант, но он сказал, что по дороге хочет на что-то посмотреть. И можете быть уверены, я не собираюсь загонять вас в угол!

— Прошу прощения. Продолжайте.

И снова ладонь правой руки Грэхема сжала костяшки левой.

— Значит, этот Морелл.