– Тут даже документы остались, – показала мне кожаный чёрный «лопатник» девушка, когда я забрался в машину. – Владелец некто Дагба Батаевич Дондогай.

– Таджик или узбек? И на такой крутой тачке?удивился Дед, который услышал её слова.

– Нет, бурят. Иркутская область в паспорте как место прописки.

– Далеко его занесло, – хмыкнул он, потом хлопнул ладонью по стойке. – Ладно, пусть земля ему будет пухом или Улей поможет, если ему повезло не заразиться, а ты перебирайся-ка назад.

– И ничего машина не крутая, – фыркнула Кошка, прямо в салоне ловко поменяв местоположение. – Джипу уже восемь лет.

– Среди всех этих ведроидов фордец самый крутой, – Дед мотнул головой в сторону стоянки перед торговым центром, где преимущественно стояли «солярисы», «логаны», да «гранты» с парой «шнив».

Едва мы только выбрались на широкие улицы города, как к нам стали стекаться толпы заражённых, привлечённых шумом от работающего двигателя. В пустом городе, где уже несколько дней не работает ни одно производство, и все автомобили стоят мёртвыми грудами металла, стекла и пластика, издаваемые нашим транспортом звуки разносились очень далеко. Хорошо ещё, что особо опасных врагов не было. За всё время, что мы пробыли в мёртвом городе, не увидели не то что элиты, а даже вшивого рубера.

Найти здание ОП – отдела полиции, оказалось легко. Тут и размеры городка сыграли свою роль, и несколько крупных плакатов с указанием направления и расстояния до нужной нам точки.

Отдел занимал часть трёхэтажного здания из красного кирпича, остальное находилось под муниципальным районным судом, судя по надписям у дверей. На улице перед трёхэтажкой лежали больше двадцати трупов в гражданской одежде. Мужчины и женщины.

Входная дверь в полицию была сорвана с петель, хотя и была цельнометаллической из четырёхмиллиметрового листа стали. На месте двух окон зияли проломы, а решётки и остатки пластиковых стеклопакетов валялись на газоне перед зданием. Ещё пять окон были более-менее целыми, только стёкла в них оказались треснутыми или разбитыми.

– А тут воевал кто-то от души, – прокомментировал Дед картину, представшую перед нашими глазами. – Интересно, успел удрать, когда на шум кто-то покруче пустышей пришёл или нет?

– Главное, чтобы не сидел сейчас с автоматом внутри ментовки, – заметил я, крутя головой по сторонам.

– Там… там кто-то есть, один человек, – сказала Кошка, – где-то справой стороны и вроде как на первом этаже.

– Может, наш клиент? – с затаённой радостью произнёс Дед, посмотрев на нее.

– Я-то откуда знаю? – фыркнула та.

– Кому-то придётся охранять машину… Дед!

– Ну, присмотрю, – пожал тот плечами. – Чего уж тут такого. Только не изнутри. Давай я из тамбура, а? – и кивнул на сорванную дверь отдела полиции.

– Да как хочешь.

Внутрь первым зашёл я, держа автомат у плеча и под болезненную дробь в висках от всех активированных сверхспособностей. Сразу за тамбуром раскинулся широкий холл, с одной стороны граничащий со стеной, где висели в великом множестве плакаты с фотороботами, приказами, образцами заявлений, памятками по антитеррористическим действиям, фотографиями участковых и многим другим. Другая стена упиралась в железную дверь и большую решётку с калиткой, за которой начиналась широкая лестница на следующий этаж. А справа в стене было вставлено большое стекло с надписью поверху: дежурная часть.