|
Идем со света в темень, и оттуда: — Арина, ты? Стой. — Все в порядке, Чепчик. Со мной Чемодан. Оружия нет. — Дай-ка мне посмотреть на этого Чемодана… Очень неприятно, когда тебя, освещенного и безоружного, рассматривают из кромешной черноты. Такое ощущение, будто стоишь голым на сцене, а перед тобой битком набитый зрительный зал. Под взглядом невидимого Чепчика, свирепея, медленно делаю полный оборот. — Рассмотрел? — Порядок, Арина. — Скрывающийся в темноте часовой обращайся только к ней. — Погодь, я доложу. В черноте скрипит тяжелая дверь, а я хлопаю глазами. Это что же такое в мире делается, а? «Доложу…» У анархистов — подчинение? Всей Зоне известен их рвотный рефлекс на всякое упоминание о власти и субординации — и вот на тебе! Спросить, что ли, Арину? Нет, не стану: наверняка она заявит, что подчинение у фрименов — дело сугубо добровольное, и я опять не пойму ни бельмеса. Дверной проем впереди неярко освещается, и часовой выходит к нам. На вид он обыкновенный «свободовец», чучело гороховое. Но не выпендривается, вот что странно. Подтянуть бы немного этого Чепчика, погонять по Уставу, подрессировать с недельку на плацу — вышел бы вполне пристойный часовой. Игра у него такая, что ли? Нравится ему это? А что, очень может быть. Всякие бывают извращенцы. Этот, наверное, фрондирует по-своему, обозначает свое отличие от основной «свободовской» биомассы. Еще бы каблуками щелкнул. — Все в порядке. Чемодан может войти. Арина, тебя просили подождать. — Иди. — Твердый кулачок Арины толкает меня в спину. Чего ожидает подсознание от встречи с вожаком анархистов? Батька Махно, Лева Задов и при них очкастый теоретик из недоучившихся семинаристов. Чуть что не так — либо по морде, либо к стенке. Во имя торжества идей, значит. Это первое, что приходит в голову. Но явью оказывается последнее. Я совсем не готов увидеть жалкого калеку — и тем не менее вот он. Инвалидное кресло сразу приковывает взгляд, и в голове невольно начинается перебор вариантов: каким именно образом его умудрились доставить в Припять? Разве что приторочить его к спине, как рюкзак? Неудобно, торчать будет, в узкие проходы между аномалиями не сунешься… — Ну, здорово, Чемодан, — знакомым голосом произносит человек, сидящий в инвалидном кресле. — Аспид?! Мой бывший наставник совсем не наслаждается произведенным эффектом. Вряд ли он вообще теперь способен чем-либо наслаждаться. Он высох и облысел, как колено. Он скелет, он мумия, гном. Я бы легко пробежать километра три, посадив на каждое плечо по одному такому сморчку. И голос не тот, и глаза тусклые. Но все-таки Аспид, а для меня это много значит. Кто доставил его сюда в коляске через все ловушки Зоны? Я встретил бы я его здесь — не поверил бы, что «Свобода» осилила такое дело. Но факт есть факт, своим глазам я доверяю и ни разу в жизни не жаловался на галлюцинации. Все-таки удивительный народ эти «свободовцы»! А ведь взглянешь на них и нипочем не скажешь, что они способны на что-то большее, чем устилать Зону своими костями и вопить о праве всего человечества делать то же самое! Они даже создали своему вожаку приличные условия: комната сухая, чистая, рядом с инвалидным креслом сочится мягким светом торшер с грубым самодельным абажуром и следами крысиных зубов на никелированной штанге, а у стены стоят друг на друге полки с ветхими, но все же уцелевшими книгами — видать, не во всех квартирах брошенного города поработали крысиные зубы. |
