Однако руки, хоть и не пострадали при падении, после длительного бездействия слушались очень плохо. Да и сил в немощном теле почти не осталось. Поэтому поначалу Теонг лишь безуспешно скреб выпущенными когтями по каменному полу. Но когда едва не сломал один из них, убрал когти в подушечки пальцев и попробовал ползти на локтях. Таким способом ему удалось ненамного сдвинуться, правда, сразу же треснула и расползлась ткань балахона, служившего Теонгу одеждой. Это удивило его – насколько он помнил, ткань была достаточно прочной. Но тут же пришло и понимание: ткань обветшала за то время, что он пролежал в анабиозе. А это значило, что и впрямь прошли отнюдь не годы, и даже не пара-тройка десятилетий, а лет сто, как минимум, если не больше. Еще одним подтверждением стала попавшая в нос пыль – при падении и в попытках ползти Теонг потревожил вековые наслоения, и теперь она летала в воздухе, касаясь кожи тохасианина, словно холодные, хоть и нетающие снежинки. Теонг, не удержавшись, чихнул, кое-как обмотал остатки расползающейся ткани вокруг бедер, скорее машинально, чем по необходимости – кто его мог тут увидеть? – и пополз дальше. До дверей подъемника было всего-то шагов пять-шесть, но они показались изможденному, больному тохасианину настолько долгими и трудными, словно он целый день брел пешком по ухабам и буеракам. Плюсом было лишь то, что он при этом согрелся. Зато нестерпимо захотелось пить, так сильно, что Теонг отчетливо понял: если подъемник не работает, то на одного потенциального убийцу у него стало больше. Болезнь и холод, а теперь добавилась жажда. И что из них убьет его быстрее, можно было только гадать. Хорошо, пока не хотелось есть – возможно, окончательно еще «не проснулся» желудок. Впрочем, голод в отличие от жажды и холода можно терпеть куда дольше.

Кнопку возле двери подъемника Теонг нащупал не сразу. Он хорошо помнил, что та расположена низко – отец предусмотрел вариант, что сыну придется нажимать ее самому. Но Теонг почему-то был уверен, что кнопка находится слева, и упорно обшаривал там шершавый скальный камень. Уже ни на что не рассчитывая, он все же решил поискать ее справа от двери и сразу наткнулся пальцами на заветный металлический кружок. Однако теперь он долго собирался с духом, прежде чем решился нажать эту кнопку, ведь от того, сработает механизм или нет, зависело не что-нибудь, а его жизнь.

После того как Теонг все-таки надавил на кружок, раздался сильный скрежет, который прозвучал для тохасианина прекраснейшей, жизнеутверждающей музыкой. Он попытался нащупать дверь, но рука провалилась в пустоту. Теонг поначалу испугался, однако быстро сообразил, что так и должно быть, ведь это значило, что двери открылись. Из последних сил он заполз в клеть подъемника и снова услышал скрежет – это сомкнулись створки двери. От трения движущиеся части подъемного механизма нагрелись, и Теонг наконец кое-что различил в кромешной тьме. А когда поднял голову кверху, увидел далеко в вышине и смутное синеватое свечение.

Теперь следовало вспомнить, как заставить клеть подъемника двигаться. Память подсказывала Теонгу, что нужно найти некий рычаг переключателя, и поскольку теперь он хоть что-то мог видеть, то нашел его быстро. А вот поднять рычаг, чтобы задать клети движение вверх, у него с первого раза не получилось – попросту не хватало сил. Ничего не вышло и со второго раза, и с третьего. Теонг полностью выбился из сил и хотел уже сдаться, как внезапный приступ ярости заставил его ударить по злосчастному рычагу кулаком. Что-то лязгнуло в глубине механизма, рычаг замер в верхнем положении, а уши тохасианина наполнило таким визгливым скрипом металла, что Теонг зажал их ладонями.

Подъем продолжался очень долго, клеть шла вверх медленно, рывками, то и дело норовя остановиться. Аккумуляторы явно отдавали последние крохи оставшейся в них энергии. Наконец клеть, дернувшись, замерла.