Нас окружают самые разные люди, и кого-то из них мы любим, а кто-то из них любит нас. Конечно, нас могут и разлюбить. Когда Кевин ее разлюбил и влюбился в какую-то очередную временную секретаршу, Карен задумалась: «Сколько женатых мужчин зажимают своих секретарш в уголке за офисным автоматом с закусками и пыхтят в нежное девичье ушко, словно свиньи, почуявшие трюфели? Сколько женатых мужчин проводят обеденный перерыв в мотеле у озера неподалеку? А их жены… сколько их, таких женщин, начинающих потягивать „Бейлис“ за глажкой белья? И буквально болеющих от жгучей ревности к той „молоденькой, но очень умной сотруднице“, которая всколыхнула отдел маркетинга новыми, свежими идеями? К этой молоденькой, умной сотруднице с блестящим будущим и ногами, как у мамы Бэмби».
Глядя на себя в зеркало, Карен думала: «Ладно, вечной любви не существует, и ты никогда по-настоящему не узнаешь даже самого близкого человека, но по крайней мере есть Небеса. Может быть, Небеса — это любовь и близость, которые не кончаются никогда. Может быть, Небеса — это любовь навсегда».
Закрывая на молнию косметичку с кремами и духами в разрешенных к провозу на самолете бутылочках объемом меньше 1,5 унции, Карен размышляла о том, что, может быть, ей уже поздно задумываться о любви. Может, она израсходовала весь отпущенный ей запас чувств, и ничего нового больше не будет, и отныне ей светят одни повторения. Она размышляла: «Кто больше страдает от одиночества: тот, у кого нет семьи и вообще никого, или тот, у кого есть какие-то отношения, но он все равно ощущает себя одиноким? Но наверное, хуже всего тому, у кого нет вообще никого, и он при этом завидует тем, у кого кто-то есть, но они все равно одиноки, потому что их отношения давно себя исчерпали. Такой человек просто жалок. Как старый, давно не смешной анекдот. Я и есть такой старый, давно не смешной анекдот».
Куда подевалось ее приподнятое настроение? Ей сейчас надо насвистывать песенки богам любви, но она себя чувствует совершенно потерянной, безнадежно одинокой и никому не нужной. Что ее ждет в этой жизни? Работа, работа, работа, еще несколько тысяч разогретых в микроволновке обедов, а потом — похоронный марш. Как ее угораздило войти в этот штопор, из которого, похоже, уже не выйти? Карен списала перепад настроения на нервное перевозбуждение перед встречей с Уорреном.
За завтраком выяснилось, что Кейси решила усугубить свою экстремальную прическу: количество синих косичек, удлиняющих черные волосы дочери, увеличилось вдвое. Но Карен не собиралась вступать в стилистические пререкания. Только не сегодня. Только не над миской с овсяными хлопьями.
— Как тебе моя новая прическа? — спросила Кейси.
— Отличная прическа, — сказала Карен.
— Это в рамках моей кампании по достижению бессмертия.
— В каком смысле бессмертия? Передай мне, пожалуйста, сахар.
— В истории сохраняются имена только тех людей, кто изобрел новые стили причесок: Юлий Цезарь, Эйнштейн, Гитлер, Мэрилин Монро. Зачем напрягаться и завоевывать всю Европу или исследовать атомное ядро, когда можно просто придумать какую-нибудь интересную новую прическу? Если бы Мария Кюри хотя бы немного заботилась о своем внешнем виде, ее портрет был бы сейчас на десятидолларовой купюре.
— Очень умный подход.
Кейси чувствует, что мама не в том настроении, чтобы спорить.
— Мам, как ты думаешь, что нас ждет после смерти?
— В каком смысле?
— Ты веришь в загробную жизнь, как ее представляют религии? Или, может быть, ты считаешь, что там будет какое-то теплое космическое течение, в котором потом растворится твое существо?
— Кейси, это не самая лучшая тема для обсуждения за завтраком утром во вторник.
— В «Звездном пути» Соран говорит: «Время — это огонь, в котором мы все сгораем». |