— Лучше на меня не рассчитывайте, — говорю. — Поищите другой вариант.

Возвращают меня в точности в то же место, откуда и забрали — к крыльцу Арианды. На этот раз я еду спокойно на заднем сиденье, правда, по-прежнему в полном молчании.

Водитель — молодой, белобрысый парень. Даже не оборачивается в мою сторону и никак не реагирует, когда я желаю ему доброй ночи перед тем, как захлопнуть дверь.

Внутри ресторана ещё слышны звуки праздничного банкета, но мне туда уже не хочется. Кажется, что какая-то очень важная страница в моей жизни сегодня перевернулась и больше уже никогда не будет открыта.

Не спеша, я иду по набережной, смешавшись с весёлой толпой отдыхающих. Жадно ловлю звуки музыки с открытых веранд кафе и ресторанов, которые перебивают друг друга.

Вдыхаю свежий морской воздух и слушаю плеск волн.

Повинуясь минутному порыву, я подхожу к самому парапету. Туда, где вода плещется прямо подо мной. Достаю из кармана колоду карт. Правильную колоду, без шестёрок.

И по одной, плоско, точно блинчики, запускаю их в тёмную воду Чёрного моря, надеясь, больше к ним никогда не прикасаться.

Бросив последнюю, я отряхиваю руки и оборачиваюсь.

— Евстигнеев Фёдор Михайлович? — окликают меня.

Я оборачиваюсь на зов и вижу мужчину непримечательной внешности, который стоит возле серой 21-ой Волги. Автомобиль на Набережной — сам по себе нонсенс.

Сюда в пешеходную зону просто так не пустят. Да и мужчина на вид, прямо скажем, специфический. Некоторые профессии накладывают на внешность неизгладимый отпечаток. Это я вижу и как писатель, и как игрок.

— Он самый, — не вижу смысла отпираться. — Чем обязан?

— Позвольте с вами побеседовать, — говорит мужчина.

— О чём?

— О том самом, чем вы только что загрязняли акваторию Черноморского побережья, — усмехается он. — О картах.

* * *

— Витя, там тебя Егоров вызывает, — голос недавно переведённого из Киева коллеги отвлёк следователя ялтинской прокуратуры Виктора Сергеевича Болотина от достаточно тяжких дум.

А всё дело было в деле, вот уж неловкий каламбур на грани тавтологии, которое Виктор Сергеевич тащил уже несколько дней. А именно об убийстве залётных шулеров.

То, что орудует целая банда, стало понятно практически сразу, одиночке такого просто не совершить, плюс экспертиза показала, что убивали жертв минимум двое и эти двое точно знают, как браться за оружие. Раны на телах жертв даже не говорили, а буквально кричали об этом.

В связи с этим Болотину было даже как-то не по себе от того нелепого наезда на московского писателя, как там его? Евстигнеева, да. Это только на первый взгляд он производил подозрительное впечатление, а на самом деле ну никак не мог ни в чём подобном участвовать.

Но не это было главное. Главным было какое-то звериное чутьё, которое, как у хорошего следака, было у Болотина. Виктор Сергеевич нутром чувствовал, что убийство это не последнее.

Вот только сделать ничего было нельзя. Вся местная криминальная или около того шушера выглядела как будто парализованной. Все как воды в рот набрали и осведомители, которые и являются главным активом в подобных делах, ничем помочь не могли.

Конечно, Болотин не сомневался, что рано или поздно распутает эту ниточку, по-другому и быть не могло, но всё равно.

Чувство, что из-за него и его нерасторопности могут погибнуть люди, на шулеров и тому подобную гнусь ему было плевать, притом люди случайные, вызывало самое настоящее отчаяние.

— Иду, ответил Виктор Сергеевич и поправив форменный мундир, его начальник, советник юстиции первого класса Кулёмин был практически педантом, отправился в кабинет.