Меня охватили сомнение и тревога. Чувство безопасности вдруг исчезло, хотя он был рядом, шел сзади. Масляный уличный свет бил по глазам, как град.

— Что ты задумал?

— Когда идешь в этих местах, смотри под ноги, а то в канаву свалишься, того и гляди, — предостерег он, и я подумала, что он все прочитал на моем лице. — Песни. Я же пел на улице для Э.М… Я могу делать это для тебя.

— Нет, — сказала я. Эта мысль обеспокоила меня еще больше. Я не могла сказать, почему, но в моем сознании возникла мятежная толпа с транспарантами, вспомнилось их резонное недоверие к превосходству машин. Это, наверное, незаконно, если они будут тебе платить.

— Почему бы не заплатить, если им понравится? Я взглянула на него. Сверхнатуральное человеческое лицо вопрошающе обратилось на меня.

— Я боюсь, — проговорила я и остановилась, прижимая к себе свою скромную ношу — павлиновую куртку.

— Ты не боишься, — сказал он, придвинувшись ко мне так, что, кроме него я ничего не видела. Даже огни исчезли, озаряя края его волос. — Ты сама себя запрограммировала на этот страх. А на самом деле ты больше не боишься. Так как, — видя мое изумление, продолжил он, — ты решила меня называть?

— Я… не знаю.

— Вот над этим и поломай голову. Столько хлопот из-за меня, а имени нет.

Мы снова двинулись вперед, по дороге купили огромную коробку красок и смесители для них.

— Тебя все женщины любят, — ревниво сказала я.

— Не все.

— Все. Та женщина в магазине вдвое цены скостила.

— Потому что до того уже назначила двойную цену, а про нас знала, что мы будем торговаться. По-настоящему она сбавила цену только за куртку.

Мы, то есть я, купили подушку, к которой понадобится еще и наволочка. Я была возбуждена, как ребенок утром, в свой день рождения. Потом снова нахлынула тревога.

— Что я вообще собираюсь делать? — рассеянно проговорила я.

— Превратить свою квартиру в место, пригодное для жилья.

— У меня не получится…

— Запрограммирован и приведен в действие, — произнес он и принялся необычайно похоже подражать звукам компьютерного механизма, считывающего программу: булькать, щелкать, буксовать на знаках препинания.

— Пожалуйста, перестань, — взмолилась я.

— Сначала ты перестань.

Я, прищурившись, переводила взгляд с пакета, где лежала куртка, на скрученную подушку. Никогда раньше у меня не было свободы выбора, только теперь, и это странно. И еще он. Разве он робот? Он мой друг, который помог мне сделать выбор, несет мои свертки и придает мне храбрости.

— Я была смелая? — смущенно спросила я, когда мы брели по безлюдной площади. — По-моему, да.

Кругом высились разрушенные землетрясением кварталы. В них гнездились птицы или летучие мыши, я слышала шелест их крыльев и короткие пронзительные крики.

— Я действительно чувствую страх только потому, что вбила себе это в голову, а вовсе не потому, что ушла из дома от матери и от друзей, что у меня нет денег, что я отдала свое сердце прекрасному кусочку серебра.

Мы рассмеялись. Я поняла, что произошло. Я начала подражать его манере говорить. Ни с кем другим этого раньше не получалось. Я завидовала остроумию Кловиса, но оно было обычно таким сальным, что я не могла его перенимать, а вот с Сильвером… тьфу ты! Не Сильвером.

— Сильвер, — сказала я, — я знаю, что ты можешь приспособиться ко всем и ко всему, но спасибо тебе, что ты приспособился ко мне, к этому…

— Не хочу вводить тебя в заблуждение, — сказал он, — к тебе приспособиться легче, чем к большинству.