Мы пошли домой. Ерунда. Домой? Хотя сейчас это было уже так, мой дом везде, где он. Сильвер стал моим другом. На балках истошно мяукал молочно-белый кот, похожий на призрак.

— Как тут холодно, — заныла я, оказавшись в комнате.

— Это же моя роль.

Я с тоской посмотрела на радиатор.

Никеля и меди у меня почти не осталось, а три сотни на карточке нужно было растянуть до следующего месяца.

Он снял с себя плащ, завернул меня в него, потом обнял и прижал к себе.

— Боюсь, своим телом я не смогу тебя согреть.

— Да ладно уж.

Мы тихонько поцеловались, и я сказала:

— Никогда не занимайся со мной любовью, если ты этого не хочешь.

— Когда захочешь ты, захочу и я.

— Я в это просто не верю. Бывает иногда.

— Мое эмоциональное и физическое равновесие никогда не разрушается.

— А-а.

— А еще я проглотил парочку словарей. Мы стащили с тахты матрас. Сверху в качестве одеяла я положила почти новые пятнистые коврики, слегка пахнувшие после недавней чистки. Под ними я растянулась во весь рост и долго ласкала, изучала, любила его.

— Ничего, что я это делаю? — робко спросила я, не в силах остановиться.

— О, это ужасно.

— Я, наверное, такая неловкая.

— Совсем нет. Ты становишься отличной любовницей.

— Откуда ты знаешь? Ведь для тебя это ничего не значит.

— Конечно, не то, что для человека из плоти и крови. Но все же я могу это оценить.

— Эстетически, — усмехнулась я. — Если привести в действие надлежащие схемы.

— Вроде того.

— Египтия… — пробормотала я, утопая в его волосах, пробуя на вкус кожу — ненатуральную, но все же плотскую, плоть демона… — если ты не получал удовольствия с Египтией…

— Ты произносишь ее имя, будто название кафе, которое мы искали. Я получал.

— Да… она все умеет.

— Египтия абсолютно пассивна. Удовольствие состояло в том, чтобы находить, что приятно ей. Я не могла удержаться, чтобы не сказать:

— Я хочу найти, что приятно тебе. Очень-очень хочу.

— Мне и так приятно то, что ты делаешь, — сказал он. Это была правда. Наслаждение сияло на наших лицах. У каждого оно было свое, но наши ощущения были связаны между собой.

— Дурачок, — задыхалась я, — я совсем не то имела в виду…

Когда я замолкла, то почувствовала, что теперь в комнате пахло апельсинами, клеем, бумажными пакетами…

— Я могу остаться с тобой, — сказал он, — а могу заняться всем этим.

— Я хочу, чтоб ты был со мной. Хочу заснуть с тобой рядом, даже если ты не можешь… не будешь спать.

— Ты хочешь сказать, что не можешь отпустить меня от себя?

— Разве я параноик?

— Нет. Гораздо хуже.

— Ого!

— У тебя меняется цвет волос, — сообщил он.

— Да. Как жаль.

— Почему? Я думаю, тебе очень понравится, когда он изменится совсем.

— О, нет. Это будет ужасно.

Свернувшись возле него калачиком, убаюканная, как ребенок, его близостью, я чувствовала себя в безопасности. Целый и невредимый. Мы были в лодке или на спине молочно-белой птицы.

— Птицы? — ласково переспросил он. — Я правильно понял?

— Да, — сказала я. — И радуга.

Ночью он все-таки ушел от меня.