— Возможно.

— Пока не ушла, Джейн.

— Что, Джейн?

— Накрась меня.

И я стояла перед зеркалом, а она меня накрашивала. Она была бледная, как снег, с нездоровым румянцем на щеках. Она наложила на веки серебряные тени, накрасила тушью ресницы, и они стали густыми и черными, как полночные кусты, а рот благодаря помаде — засветился ярким янтарным пятном.

Я выбежала на улицу, помчалась по улице Терпимости. На углу бульвара я увидела Астероид и рассмеялась. А потом вдруг начала петь и впервые услышала свой голос — он казался исходящим откуда-то извне. Он звенел, как колокол, в морозном воздухе. Он был тонкий и чистый. Он был…

— Как она счастлива, — сказал кто-то, проходя мимо.

— У нее приятный голос, хоть она и надралась в стельку.

Спасибо тебе, неизвестный доброжелательный критик.

Передо мной возник базар, залитый ярко-золотым светом.

Сильвер в золотом сиянии. Люцифер. Я буду тебя так звать. Ангел. Падший ангел. Тот, что принес огонь. Но теперь уже слишком поздно. Я никогда не буду звать тебя иначе, чем… Сильвер.

Он пел, и я его услышала, и я его нашла. Толпа возле него была плотная, но я все же, наконец, увидела его лицо над чьими-то спинами. Оно было таким, каким я увидела его в Садах Вавилона. О любовь моя, любовь моя. Лицо склонилось над гитарой, как будто он занимался с ней любовью. Казалось, он посылает пучок лучей. Он вытягивает из толпы всю энергию, концентрирует ее в себе, а потом отправляет ее обратно сияющим лучом. Он не человек и не машина. Он был подобен Богу. Как смела я, пытаться изменить его? Теперь это ничего не значит. Надо быть с ним, любить его.

Песня кончилась. Толпа взревела. Он поднял голову и увидел меня сквозь толпу, так же как увидел тогда в Садах, спел «Гринсливз». Теперь его лицо оставалось неподвижным, как будто он чего-то ждал от меня. Что мне делать сейчас? Я знала. Я двинулась сквозь толпу. Подошла к нему и осторожно пригладила ему волосы.

— Привет, — сказала я, встав рядом с ним и повернувшись лицом к толпе.

На земле лежала куча монет и банкнот. Кто-то выкрикнул название песни. Сильвер посмотрел на меня и заколебался.

— Ты мне говорил, что я могу петь, — сказала я. — Я тебе доверяю.

Он взял аккорд и начал петь. Я вступила с третьего слова и сразу попала в тональность. Вскоре послышался легкий одобрительный гул толпы. Понравилось. Сильвер не остановился и даже не взглянул на меня. Толпа начала в такт прихлопывать нам.

Я слышала, как сливаются наши голоса. Они были окрашены, как наши волосы. У него огненный, каштановый, более темный, более густой. Мой прозрачный и бледный, белая цепочка нот. Голос Джайн. Прекрасный голос.

Когда песня кончилась, толпа затопала и завопила от восторга. И я знала, что и в мой адрес — тоже. Полетели монеты. Но эти звуки были где-то далеко. Мне хотелось продолжать, петь еще. Но Сильвер покачал головой. Толпа начала таять. А мне хотелось, чтобы он созвал их обратно.

Вперед пробилась женщина. Она сунула Сильверу в руку кружку, там что-то дымилось и пахло спиртным.

— Выпей, согреешься, — сказала она и посмотрела на меня. — Никак, та самая Блондинка. Надела свою куртку. — Мое верхнее пальто было распахнуто, а женщина была из магазина одежды. — Я и не знала, что ты здесь, а то бы принесла и тебе выпить.

— Мы поделимся, — сказал Сильвер, передавая мне кружку.

Я выпила. Это был кофин, разбавленный коньяком.

— Прекрасная куртка, — сказала женщина, давая понять присутствующим, где она куплена. Исполненная благодарности, я развела меховые полы в стороны, чтобы павлины засияли на весь рынок.