Через десять минут, показавшихся мне вечностью, командир снова вышел на связь:

    – Фермер в канале. Мы уползли уже на полсотни метров. Как понял, приём

    – Понял тебя хорошо. Мы наблюдаем. Отбой.

    Суета на дороге приняла более организованный характер: подбежавшие медики оказывали раненым пассажирам автобуса первую помощь, солдаты уже не толпились на обочине, а растянулись по периметру, но ввиду отсутствия явного противника от дороги не уходили.

    Мы уже собирались сниматься, как неподалёку от памятного по утренним событиям пригорка началась какая-то непонятная суета.

    – Арт, Бродяга в канале. Что это они там задвигались, не видишь? И тут до меня дошло!

    – Бродяга, Арт в канале. Это они унтера, которого Люк с утра подстрелил, нашли.

    И точно, на дорогу вынесли тело. Одновременно с этим, большинство солдат, «пасших» поле, стали перебираться на другую сторону дороги, а броневичок дал несколько длинных очередей по кустам. Нажав тангенту, я сказал Бродяге:

    – Похоже, пора сниматься с якоря.

    – А никого подстрелить не хочешь? – ответил тот.

    – Нет, я не снайпер, а винтовку эту вообще первый раз в руках держу. И кто говорил, что главный принцип диверсанта: «Тихо пришли – тихо ушли» и «да не было тут никого». Так что пошли потихоньку! В разговор включился командир:

    – Фермер Арту и Бродяге. Отходите. Как поняли, отходите. И мы хором ответили:

    – Поняли тебя хорошо. Отбой.

    * * *

    Не буду подробно описывать, как мы добирались до смолокурни. Единственное, что запомнилось – это бормотание Бродяги:

    – «А провода они утянули или нет? А то ведь найдут – прочёсывать начнут… Писец котёнку тогда…»

    Пройдя метров восемьсот, по еле видимой в траве дороге (судя по всему, по этой просеке в последние несколько месяцев мало ездили), мы были перехвачены сидевшими в секрете Тотеном и Доком. Они сообщили нам, что командир с Казачиной опередили нас буквально на десять минут, и, скорее всего, уже пьют чай на базе.

    Так называемая смолокурня, представляла из себя группу из трёх сараев разного размера и двух каменных смолокурен, разместившихся на большой поляне, размером примерно пятьдесят на пятьдесят метров. Здоровенная куча брёвен и сосновых пней возвышалась на противоположной от дороги стороне поляны. Густой запах скипидара висел в воздухе.

    Наши разместились в одном из сараев, где люди, работавшие на смолокурне, устроили что-то вроде «комнаты отдыха»: грубо сколоченный стол, три лавки и чугунная печка с плитой, отгороженные от остального помещения щелястой дощатой перегородкой. В большом помещении был, по-видимому, склад для инструмента. На стене я заметил пару ржавых топоров и пил, висящих на деревянных крюках. В углу стояло несколько деревянных же бочек испускающих одуряющий аромат скипидара. Подняв крышку на одной из них, я обнаружил, что она полна старой, уже помутневшей, живицей. Из-за перегородки выглянул Фермер:

    – Тоха, хорош, там лазать. Иди сюда – поговорить надо.

    – Секунду, Сань. Я только посмотрю.

    – Да нафига тебе эта вонялка?

    – Эх, товарищ майор, товарищ майор. А огневые фугасы мы из чего делать будем? О, а вот и скипидарчик! – сказал я, найдя в углу стеклянную бутыль литров на двадцать пять – тридцать, до половины заполненную желтоватой густой жидкостью.