Я так испугалась, потому что обещала маме в десять быть дома. Подумала: лучше и звонить ей не буду, что задерживаюсь. А то дважды влетит — и по телефону, и потом дома. Вышла на улицу. А уже стемнело. Анин папа предлагал меня до остановки проводить, но он только с поезда, устал, я и отказалась. Постеснялась его беспокоить. Вышла на остановку. Стемнело. А Анин папа устал…
Глаза девочки налились слезами, и Ирина поняла, что она оттягивает момент самого страшного в своем рассказе. Ей хотелось еще быть в теплом доме, где уставший Анин папа потчует девочек пряниками, и невзирая на усталость, готов проводить подружку своей дочери на остановку. А она отказывается. И в этом была ее первая ошибка.
— Ты пожалела Аниного папу. — Ирина погладила девочку по руке. Лена совладала с собой и продолжила:
— На остановке никого не было. Я еще обрадовалась, что мальчишек нет, никто приставать не будет. А то бывают такие дураки, не знаешь, куда от них деваться. Стояла и думала, что мама точно будет ругаться. А тут проезжает милицейская машина.
— Она ехала от центра?
— Да, по моей стороне. Остановилась. Милиционеры о чем-то говорили и смотрели на меня. Я еще подумала: и чего они смотрят? А один дверцу открыл и вышел — такой здоровый, шея толстая. Подходит и так грубо говорит…
Лена запнулась.
— Что он тебе сказал?
— Он сказал… неприличное.
— Мне можешь сказать, я знаю много неприличного.
— Он сказал: «Что, сучка, блядуешь?»
У Лены брызнули из глаз слезы и она зло вытерла их кулаком.
— Этот был покрупнее того, который остался в машине?
— Да. Хотя и у второго шея толстая. И стрижка короткая, «ежиком». И у первого такая же, как у бандитов.
Ирина внимательно слушала, потому что со слов Турецкого знала: еще вчера девочка не в состоянии была описать насильников.
— У этого, который вышел, глаза были злые?
Лена задумалась.
— Он не злился. Он так лениво сказал. А тот, в машине, засмеялся. Мне стало очень стыдно, и я чуть не заплакала. Мне еще никто не говорил такие гадости. Как они могли подумать? Если бы я как-то одета была вызывающе или вульгарно. Или накрашена сильно. Или стояла… призывно. Я сказала, что они ошибаются, я жду свой автобус, меня мама дома ждет. А он мне не поверил, я видела. Тогда я сказала, что несовершеннолетняя. И тогда он схватил меня за руку и потащил к машине.
— Он что-то говорил при этом?
— Что в отделении милиции проверят, нет ли у меня приводов.
Лена сжала перед собой руки, и костяшки пальцев побелели. Она изо всех сил старалась не плакать, но голос ее дрожал. Ирина не торопила ее, она просто молча гладила девочку по плечу.
— Я сначала подумала, что нужно смотреть в окно, куда они меня везут. Но тот, что сел рядом, вдруг наклонил мою голову и прижал ее рукой к сиденью. Он стал другой рукой хватать меня… и смеяться. И второй смеялся. Я вырывалась, и тогда он придавил меня двумя руками. Я не знаю, сколько они меня возили. Мне казалось, очень долго.
Потом машина остановилась, и один сказал второму, что надо повернуть на аллею.
— Ты точно помнишь, что на аллею?
— Да. Мы еще проехали какое-то время, потом машину начало трясти, будто она ехала по плохой дороге, но недолго. И тогда они остановились и заставили меня выйти. Я все еще вырывалась, и один рванул мою кофточку. Все пуговицы отлетели. И потом…
Лена тихо заплакала и опустила голову.
— Они меня по очереди… насиловали. Я даже не могла кричать, потому что один из них залепил мне рот скотчем, а второй держал за руки.
— Леночка, ты не помнишь какие-нибудь приметы на лицах обоих?
Девочка крепко зажмурила глаза и обхватила руками голову, силясь что-нибудь вспомнить. |