Там заканчивался ремонт, но бильярд стоял уже давно. Важа любил поиграть, Хызыр обожал на столе трахать женщин, Мирон делал и то, и это, причем всегда после того, как выкуривал косячок-другой, поэтому стол давно был расшатан, сукно было все в пятнах, пропалинах, в некоторых местах порвано. Никто на это не обращал внимания, Хызыр сам сказал, что, когда ремонт закончится, он поменяет весь стол. Что ж, хозяин — барин.
Вторая часть подвала была поменьше и, на первый взгляд, совсем не отделана.
Однако именно ею Хызыр занимался в первую очередь.
В котельной была дверь, спрятанная за стеллажом с инструментами. Дверь впускала в маленький коридорчик, который огибал бильярдную и вел в небольшую комнату. Голые бетонные стены, тяжелый металлический стул, стоящий посередине, длинный стол и три кресла, придвинутые к нему, лампочка, висевшая на проводе как раз над стулом…
Это больше напоминало застенки гестапо, чем комнату цивилизованного дома.
Вся идея полностью принадлежала Хызыру. Он и добивался, чтобы весь этот антураж вызывал у человека страх, потому что те, кто попадал в эту комнату, должны были бояться, а не восхищаться.
Правда, довольно скоро выяснились некоторые неудобства: лампочка, висевшая на потолке, без абажура резко била в глаза, а когда попробовали надеть плафон, комната стала несколько уютнее, и дагестанец сразу отказался от него, предпочитая потерпеть резь.
Еще одно неудобство заключалось в том, что в этой бетонной конуре совсем не работали телефоны. Важа по заданию Хызыра специально объездил все фирмы, занимающиеся сотовой связью, у всех купил по одной самой навороченной трубке и проверил их в конуре.
Результаты были неутешительными. Сквозь бетон ни на одну трубку сигналы не проходили. Оставался вариант провести обычный телефон, со шнуром, но Хызыр категорически был против него.
Западло дома такой телефон иметь.
Несолидно.
Вот и приходилось одному из помощников дежурить в бильярдной с трубкой Хызыра и звать последнего в случае звонка.
Наверное, бывай Хызыр чаще в этой камере, ему бы быстро надоело беспрестанное хождение по маленькому коридорчику, однако комната использовалась не так часто, как Хызыр планировал — впрочем, хозяина это устраивало, — посему телефон не провели, и в тот момент, когда Мирон прокачивал Макса с помощью последней модификации «сыворотки правды», а Хызыр с Важей, сидя в креслах за столом, наблюдали за этим процессом, возле котельной, лениво стуча по шарам, с кием в руке прохаживался Муслим, здоровенный парень лет двадцати пяти, задача которого на этот момент была позвать Хызыра к телефону в случае звонка.
Возле ворот во дворе на корточках сидели три человека. Двое из них спокойно курили, третий явно чувствовал себя неуютно: он постоянно крутил головой и переминался с ноги на ногу. Встал с корточек, постоял, снова присел, робко улыбнулся.
— Э, сыды спакойна, — лениво произнес один из двоих, усатый тип в майке с изображением черепа и надписью «I wanna kill you».
Он сплюнул себе под ноги и затушил в плевке окурок.
— Ты бармэн, да?
Суетливый кивнул.
— Можешь всякие коктейли-моктейли мешать? — Второй курящий по-русски говорил без акцента, хотя, как и первый, был черноволосый и усатый. Он сидел раздетый до пояса, и волосы, густо покрывавшие весь его торс, делали его похожим на орангутанга. Еще большее сходство с приматом ему придавали лицо: низкий покатый лоб, приплюснутый нос со шрамом на переносице и квадратный подбородок — великолепный экземпляр для подтверждения теории Ламброзо.
Опять кивок.
— Ты в «Шахэрэзадэ» работаэш?
— Да.
— Красавэц! Нам с братом налиош, кагда мы придем, по кактейлу, ага? Так, за бэсплатно?
Леха — а это был он — опять кивнул. |