Слева показался маяк у входа в гавань Иро.

От маяка вдоль длинного узкого залива тянулись порт и ряды домов, возвышались поросшие лесом горы. Они накладывались друг на друга, сливаясь в неестественно застывшую плоскую картину. Однако по мере продвижения судна по заливу расстояние между объектами быстро увеличивалось: ледодробилка отдалялась от заводика по производству льда, смотровая башня – от крыш домов. Слившийся в одно целое пейзаж будто разбавляли горячей водой, и он обретал перспективу. Даже ослепительная поверхность залива, казалось, развернулась вширь, и бледное отражение бетонного пирса больше не выглядело полоской застывшего белого воска.

* * *

Чуть поодаль от группы встречающих, у стены склада, стояла одинокая фигура с зонтиком небесно-лазурного цвета над головой. Кодзи с трудом мог совместить в сознании представший перед ним сейчас яркий очаровательный образ под маленьким голубым зонтиком с той картиной, которую он так долго с жадностью рисовал в воображении. Не было никаких оснований полагать, что он изголодался именно по голубому цвету. Но раз так, значит это цвет раскаяния.

* * *

Кодзи прекрасно понимал, какое значение имеет цвет зонтика, с которым Юко пришла его встречать.

В тот летний день два года назад у нее был такой же зонтик. Ссора в больничном сквере. Жесткий, бессердечный разговор. Потом ужин, во время которого почти ничего не было сказано. Затем неожиданная победа Кодзи. Покорность Юко. И в девять вечера произошел инцидент. Но сколько бы Кодзи ни возвращался к тому дню, когда Юко прогуливалась с ним в полдень под голубым зонтиком, не было никаких признаков, что вечером все закончится кровопролитием.

* * *

Голубой зонтик на пирсе – не знак жажды утолить желание. Это цвет раскаяния. Здесь нет никаких сомнений. Что касается зова плоти, Кодзи вполне удовлетворил его прошлой ночью в Нумадзу благодаря деньгам, которые Юко передала начальнику тюрьмы. С ее молчаливого согласия Кодзи потратил их именно так. Поздно вечером Кодзи показалось мало одной, и он вызвал подкрепление. Девушки поняли, чего он хочет, и испугались. После робких, трусливых ласк он проснулся в гостинице между двумя девушками. В беспощадном свете утреннего солнца, проникавшего сквозь шторы, развел руки в стороны, чтобы коснуться того, что так долго и явственно жило в его сознании. Однако это не потревожило сон его подружек.

Сокрытая внутри жалкая плоть, цветок мирта, облегчающий похмелье, энтропия души, на время обретшей форму, нечто очень далекое и никак не связанное с воспоминаниями и представлениями заключенных.

* * *

Когда Кодзи сошел на берег, Юко увидела перед собой молодого человека – более бесшабашного, чем прежде. Он немного похудел, но нисколько не утратил прежней энергичности. На нем был летний пиджак и рубашка с расстегнутым воротом, и он весело помахал рукой. В другой руке он держал небольшую сумку.

– А ты не изменился, – сказала Юко вместо приветствия, сдвигая зонтик вбок. В тени зонта ее бессменная темная помада отливала виноградным блеском.

– Прежде чем идти в дом, я хотел бы немного поговорить, – произнес Кодзи слегка охрипшим голосом.

– Да, было бы неплохо, но в деревне нет ни одного кафе.

Неторопливо описав круг корзинкой, которую держала в руке, Юко обвела взглядом окрестности. На берег сошли всего два или три человека и быстро покинули пирс в сопровождении встречавших. «Рюгу-мару № 20», не теряя времени, развернулся и направился к выходу из бухты; за ним тянулся волнистый кильватерный след и поднялась легкая волна.

– Это в другую сторону, но, может, пройдем вдоль берега подальше? Там есть полянка и тенистые деревья.