Богатые коллекционеры на западе приглашали (за свой счет) в гости российских художников, те, приезжая в ту или иную страну, жили на всем готовом, посещали города, музеи, осматривали памятники архитектуры, и работали. После трех месяцев работы накапливались десятки произведений живописи, графики, скульптуры. Коллекционер отбирал для своей коллекции наиболее понравившиеся ему работы, а остальные выставлял на аукцион. Все деньги, полученные от продажи, поступали художнику.
Егор разумеется, знал про эти маленькие хитрости. Но смотрел на такие «утечки» сквозь пальцы.
– Художники тоже люди, – шутил он. – Им тоже надо заработать. Созданное в России является её национальным достоянием. И я перекрою все каналы вывоза из России её национального достояния. Те же работы, которые созданы за рубежом, – собственность мастера. Пусть немного заработают.
Взяток Егор не брал принципиально. Это даже не обсуждалось. Но вот о небольших услугах художников, выезжавших за рубеж, иногда просил. Даже не как сотрудник генпрокуратуры, как доктор искусствоведения, член Союза художников. Отвезти приятелю какой-нибудь сувенир. Или привезти от зарубежного друга что-то на память.
Отношения с художниками, часто теперь пересекавшими границы в ту и другую сторону, были неформальными. И, хотя все они знали, где работает их бывший коллега по Союзу или по Институту русской культуры, и кем, делали вид, что верят в легенду – о сувенире. В конце концов, все русские художники были патриотами своей страны. И даже если они, как предполагали некоторые из них, участвовали в какой-то хитроумно задуманной Егором операции, они знали, – она на пользу России. Так одна сторона закрывала правый глаз, другая левый, и все были довольны, что всем хорошо.
Очаровательная русская художница из Павлова Посада Сашенька Смирнова, приезжавшая в Техас по приглашению мистера Боутса, расписавшая здесь десятки заранее приготовленных белых павлово – посадсских платков дивными цветами и орнаментами, а также выставившая на аукцион несколько десятков расписанных ею жостовских подносов, палехских шкатулок и городецких игрушек, отдавала себе отчет, что то, что она здесь делает – немножко профанация искусства, кич.
– Нельзя быть специалистом во всех русских народных промыслах сразу.
– Для искусства – нельзя, а для ремесла, для заработка – можно.
Для коллекции Боутса она расписала десять пасхальных яиц в своей оригинальной манере, сочетающей приемы русской и испанской живописи XV – XVII веков. Вещицы были дивные. Одно яйцо даже выпросил для своей коллекции местный миллионер Роберт Локк, отдарившийся Боутсу дивным ножом толедской работы XVII века. Остальное же созданное на ранчо Боутса в окрестностях городка, пошло на аукцион и было раскуплено очарованными диковинной манерой техасцами.
Вот Сашеньке Смирновой и было суждено привезти в Москву и передать Егору Патрикееву, известному специалисту по древнерусским ремеслам, небольшую посылочку из Техаса.
Расшифровка записей, переданных Боутсом, в которых содержалось и сообщение о визите полковника Броунинга в поместье миллиардера Роберта Локка, было расшифровано быстро.
После получения этой информации Егор уже другими глазами рассматривал на видеозаписи наброски планов и картинку на дисплее компьютера Броунинга.
– Укрупните «картинку» с дисплея, – приказал он оператору своей группы.
Специалист быстро укрупнил и «распечатал» изображение, переведя его через коро-принтер в лист обычной бумаги.
Егор взял ещё теплый после аппарата лист.
– Так, старина Броунинг. Значит, – снова вместе, как говорится, – усмехнулся он.
Операция, задуманная Броунингом, была проста и коварна, как беременная кошка.
И что самое интересное, – даже если бы Егору не удалось её нейтрализовать, исключить контрабанду в особо крупных размерах, он все равно был, как говорится, «в наваре». |