– Ну, нельзя же так. Вы опять описали стульчак. Если у Вас кривой пенис, держите его двумя руками, или мочитесь сидя, коли, не можете попасть в столь большое отверстие с высоты. Я не намерена более переживать шокирующие минуты, садясь на мокрый стульчак. Тем более что у рыжих, соседка говорила, моча ядовитая.
Может, если бы вышедший во второй половине игры на замену молодой нападающий «Спартака» Евгений Мойва из петрозаводского «Онежца», играющий за самую великую команду всех времен, пробил одиннадцатиметровый точно, все бы и обошлось.
Или, скажем, теща, к которой Иван Иванович уже десять лет, со дня женитьбы на её дочери, испытывал хорошо скрываемую ненависть, остановилась на своих гнусных инсинуациях по поводу мокрого стульчака и не стала переходить на личности, – тоже могла бы ещё пожить годков 10-15.
Но молодой Евгений Мойва бездарно промазал, мяч со страшной силой ударился в верхнюю штангу, отскочил прямо ему в ноги, он с испугу пробил снова, и опять – сильно и неточно. На этот раз мяч ушел метра на полтора выше верхней перекладины. И понять было можно – хотел пацан запомниться тренеру и зрителям, изящно пробив в девятку. А надо бы попроще, но – наверняка. Словом, Иван Иванович, точно так же, как и честолюбивый спартаковец петрозаводского набора в отчаянии схватился двумя руками за голову.
И в эту минуту величайшего горя, отчаяния и ожесточенности против превратностей судьбы до него дошло:
– …Тем более, что у рыжих… моча ядовитая…
Надо ли напоминать, что Иван Иванович был рыж как цирковой клоун. В жизни это принесло ему немало печальных минут. Впрочем, нет худа без добра. Его дразнили, он отбивался, замыкался в себе, качался на снарядах и с гирями в подвале соседского дома, где ветеран семи войн капитан Миртяев собрал пацанов и стал делать из них «Рембо». Дразнить вскоре перестали.
Когда призвали в армию, казалось, все начнется сначала. Пьяные и обкурившиеся дембильные «старики» попытались сделать из него того самого рыжего, над которым смеются в цирке даже ленивые.
До Ивана Ивановича доходило всегда медленно. Но уж если доходило! Словом, если в армии измываются над молодыми, то выхода у молодых всего два. Первый – смириться. Второй – на кладбище, хорошо, если с заходом в гарнизонный госпиталь, а бывало – что и прямым путем.
А тут обошлось.
Иван Иванович сам убил троих «стариков». Случайно, не желая того. Они понимали, что «салага» здоров, но не знали, что кроме накаченных мышц он владеет ещё и всеми приемами боевого контактного карате, которым его обучил участник объявленных и не объявленных военных конфликтов капитан Миртяев.
Когда три дембильных «старика» встали перед ним, один плюнул на свои сапоги, второй зашел сзади и взял Ивана Ивановича между ног за мошонку и крепко сдавил, а третий приказал:
– Лижи сапог, «салага», – Иван Иванович, – редкий случай – думал недолго.
Сказалась выучка у капитана Миртяева, натаскавшего своих пацанов на автоматический ответ на любой захват.
Первая реакция была на болевой прием. Иван Иванович сжал мускулистые ноги, накаченные сотнями приседаний со штангой, левой рукой захватил два пальца стоявшего сзади сержанта, и сделал резкое движение всем телом. Амплитуда при этом была небольшая, а боль…
Сержант со сломанным предплечьем валялся на крытом желтым линолеумном полу казармы, воя на одной ноте.
– Е – ё – ё – ё – ё – ё – ё…
Букву «б» слушатели так и не услышали… Второй из стариков вытянул в ту минуту губы гузкой, готовясь смачно плюнуть на носок другого сапога, минуту назад отдраенного одним из «салажат» до зеркального блеска в соответствии с пожеланием заказчика: «Чтоб как у кота яйца…»
Два «старика» стояли слишком близко к «молодому», так что Ивану Ивановичу было достаточно протянуть свою длинную руку, ухватить сержанта за нос, просунув в короткие широкие ноздри два пальца правой руки, резко дернуть его на себя и лишь подставить под стремительно приближающуюся к полу голову колено правой ноги. |