А матч продолжался.

До конца его оставалось всего минут десять, и было без толку отвлекать Володю от «ящика» для дурацких советов – что делать с мертвой тещей.

Тем более, что и Ивану Ивановичу хотелось узнать, сумеет ли «Спартачок» отыграться.

Он взял тещу на руки, отнес её почему-то в туалет, посадил на «толчок» и закрыл дверь. Хватило ума ещё выключить электроплиту и снять с неё уже чуток пригоревший лук, предназначенный тещей для заправки борща.

Борт он перевел на «единичку», чтоб доходил, отделил слишком подгоревшие кусочки лука, выбросил в мусорное ведро, и жареным луком заправил борщ.

– Все-таки, борщ есть борщ, – рассудительно сам себе сказал Иван Иванович, – И чтобы там в квартире ни происходило, ему надо доходить до кондиции.

В это время комментатор из телевизора в спальне заорал:

– Г-о-о-о-л.

Иван Иванович, с замирающим сердцем, бросился туда, чтобы успеть посмотреть повтор и, главное – убедиться, что гол забит «Спартаком» в ворота «Динамо», а не наоборот.

– Ну, есть же справедливость! – сказал сам себе Иван Иванович, глядя, как Цымбаларь забивает со штрафного красивейший гол в левую «девятку». Вратарь, как говорится, был бессилен. Хотя вратарь у «Динамо», надо сказать, хороший паренек. Но правда дороже. Гол был выстраданный, заслуженный. И повтор это убедительно показал. Вот Цымбаларь разбегается, вот бьет, кажется, мяч пойдет в стенку, а он проходит чуть чуть выше голов защитников «Динамо», и, хотя вратарь угадал движение мяча и выпрыгнул вовремя, недостать ТАКОЙ мяч он был не в силах.

А тут и матч окончился.

– Ну, блин, ну дают, мужики, ну запустили матч, чуть не прос…

И все же класс, конечно, он и есть класс. Ну, молоток, Цымбаларь… Ну, блин, гол – так всем голам гол, – как всегда красноречиво и убедительно разъяснил итоги матча Иван Иванович терпеливо и кротко слушавшей его кошке Лукерье.

Надо сказать, Лукерья все это время дремала в кресле и её не вывели из себя ни крики комментатора и самого Ивана Ивановича, ни смерть её хозяйки, кормившей её вовремя и в достаточном количестве свиной печенкой, куриными сердцами и овсяной кашей. У Лукерьи был нежный желудок и от молока и творога у неё образовывался понос.

А реагировала она на все предыдущие события так индифферентно по двум причинам. У неё был «интересный» период в жизни, когда природа требовала своего. А свой все не шел и не шел. При этом на улицу Лушу не пускали, чтоб не забеременела, потому что никому не охота возиться с котятами, да кроме того в предыдущие беременности у неё сильно расстраивался желудок, а кому охота отскребать результаты этого расстройства с ковров или выковыривать между плашками паркета.

Так что, поглядев равнодушными зелеными раскосыми глазами на мельтешение хозяина и в очередной раз осудив его суетность, Лукерья отдалась своим грезам, где главным героем был кот с соседнего двора, такой же рыжий, как хозяин, но куда более пригожий и настойчивый. Две её предыдущие беременности тоже были от него. И, что интересно, должно быть гены у него были сильные – почти все котята получались с рыжинкой, а то и полностью рыжие.

Тут и раздался звонок в дверь.

Лукерья на него как обычно не среагировала. Не кошкино это дело, – входные двери открывать.

А Иван Иванович пошел к дверям, потому что больше никого из людей в квартире не было, чтоб дверь открыть. Тем более, что он готов был поспорить на ящик «бадаевского» пива, что это Володя.

– Ну, каково? – спросил Володя.

– Ну, ваще, блин, понял, это… Ну, как он навесил, это кошмар…

– Ништяк… Как он в «девятку» пробил, а?

– Цымбаларь?

– А то кто?

– А Мойва?

– Я б ему яйца оторвал… Так промазать…

– А вратарь у «Динамо» классный.