А может он вспоминал детство в деревне, как ходили вечерами косить траву километров за десять, собирали в стожки, а уж потом на лодках перевозили из-за реки в деревню. И вот вопрос, что ж так далеко пешком ходили, нет, чтобы сразу перебраться на пойменные заливные луга на лодке, скосить там «ничейную» траву, да и назад. Так дед наказывал. Уходили косить молодые, а старик потом за ними приплывал на лодке. И они при деле, и он. Старики всегда правы. Вот и он стал стариком, и он, значится, прав. Не зря ночью ему Килька Глухарь приснился, что, будто бы ворует он сенцо, то, из их стожка, вот и пошел он глянуть, – правда ль, али сон. И застал… Да только не безобидного деревенского дурачка Фильку, а весьма – хитроумного и ловкого современного молодого человека. Опередил он выстрелом его, старого муровца, что чести ему, полковнику в отставке, конечно, не делает. Но с другой стороны, и его понять можно, – возраст. Еще бы, конечно, пожить нужно. И боль, вот, в груди поменьше стала, а шелохнуться все равно сил нет. Холодно. И спать сильно хочется. А тут и мысли кончились. Впал полковник в бессознательную дрему. Это его и спасло. И дыхания почти не видно, и движений лишних не делает. Успокоился молодой человек в джинсовом костюмчике.

Направился в кабинет, за коллекцией украшений с брильянтами, что, по наводке, хранились в сейфе. Помня при этом, что про портреты иностранных уродцев ему – ну никак забыть нельзя. Просто снять портреты – пара минут, а сколько на сейф уйдет, неизвестно.

Сейф в кабинете был, как ни странно, допотопный, канцелярский, учрежденческий. Видно, сэкономил хозяин, а может, тесть ему из своего учреждения (юноша не знал ведь, что тесть в МУРЕ работал) перед пенсией выпросил. Такой открыть отмычкой, что два пальца окропить…

Юноша достал из большого кармана-сумки на груди сложную отмычку, – с черной эбонитовой ручкой, блестящую, из легированной стали, на кулачковой основе, отмычка была хороша тем, что вставив её в замочную скважину один раз, можно было уже не вынимать и искать нужные повороты, манипулируя самой ручкой.

На то, чтобы найти нужный путь в замысловатой конструкции, у юноши ушло минуты три.

Однако дверца не открывалась.

– С секретом! – одновременно с раздражением, но и с удовлетворением от того, что работа оказалась не слишком простой для его высокой квалификации, заметил сам себе юноша.

Он отодвинул двухкамерный сейф, доходивший ему почти до переносицы, от стены, осмотрел заднюю стенку. Хмыкнул. И деловито засунув отмычку в замочную скважину нижней камеры, через минуту, другую открыл её.

– Так оно и есть, – довольно улыбнулся он.

Камера доверху была заполнена какими-то бумагами. Он лениво перелистал бумаги на разных языках. Хотя университетов он и не кончал, поверхностной эрудиции, в том числе заработанной годами криминальной деятельности, было достаточно, чтобы определить – здесь были автографы, письма, записки, даже странички из книг с дружескими посвящениями. Имена были известные даже ему – Лев Толстой, Иван Бунин, Антон Чехов. Были рукописные стихи с подписями – Игорь Северянин, Георг Шоймер, Алла Вичурина, Феликс Бурташов, и даже одно стихотворение, подписанное: «Александр Пушкин».

Но на автографы «задания» не было.

Нижняя камера нужна ему была для другого. Именно в ней, на правой стенке, был рычажок, приведя в движение который он услышал скрип, и дверца верхней камеры приоткрылась.

Он распахнул её пошире.