|
Кроме того, на столе с прошлой недели лежит толстая рукопись чьей-то монографии, присланной на рецензирование, а он ее пока не открывал. А ведь есть еще его собственная работа, та, которая для него интереснее и важнее всего. Она ничего не принесет ему, ни мировой славы, ни денег, ни признания людей, ибо о ней никто никогда не узнает. Кроме него самого, разумеется. Двадцать лет он работает над своей идеей, и вот теперь, кажется, близок к завершению. Только успех принесет ему успокоение. Пусть даже никто об этом успехе и знать не будет. Ему вполне достаточно, если он сможет сказать сам себе: «Я сделал это. Я доказал, что я прав. Теперь я могу делать то, чего не может больше никто во всем мире». После этого можно будет спокойно доживать свой век рядом с какой-нибудь тихой, непритязательной, вечно благодарной Зоей. И грехи, совершенные во имя идеи, не будут беспокоить его совесть. * * * Опасения Насти и Короткова не были напрасными. На утреннем оперативном совещании полковник Гордеев по прозвищу Колобок еще раз продемонстрировал всему отделу по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями, что любимчиков у него нет. Отсутствие результатов по раскрытию убийства Екатерины Бенедиктовны Анисковец получило должную оценку, и оценку эту при всем желании нельзя было назвать даже удовлетворительной. — Очень плохо, — подвел неутешительный итог Гордеев. — Все свободны. Анастасия, останься. Настя вжалась в спинку стула, ожидая разноса. Она знала, что Виктор Алексеевич никого не обижает прилюдно, самые резкие слова приберегая для разговора один на один, поэтому приготовилась к худшему. Правда, удивляло то, что полковник не оставил Юру Короткова, да и Мишу Доценке отпустил. Не в его правилах было искать стрелочников и спускать собак на «крайнего». Когда они остались в кабинете одни. Колобок уселся за стол для совещаний рядом с Настей, снял очки и привычно сунул пластмассовую дужку в рот. — Ну, рассказывай, — вполне миролюбиво произнес он. — О чем рассказывать? — О деле Анисковец. Моя вина, я запустил это дело, ослабил контроль, уверен был, что все крутится вокруг коллекции и бриллиантов. Мне давно нужно было поговорить с тобой. Что тебя гложет, Стасенька? Что не так с этим делом? — Да все не так! — в отчаянии вырвалось у нее. — Я вообще ничего в нем не понимаю. — Ну, это не редкий случай, — усмехнулся полковник. — Такие слова я слышу от тебя по меньшей мере раз в месяц на протяжении десяти лет. — Виктор Алексеевич, у меня версии абсолютно бредовые, и пути их проверки тоже не лучше. Но я сама не справлюсь, мне рожки быстро обломают. — Вот это уже лучше, — кивнул полковник. — По крайней мере похоже на деловой разговор. Хотя насчет бредовых версий я от тебя тоже что-то слышал. И было это, если память мне не изменяет, раз двести за все время нашего знакомства. Так что не старайся меня напугать и тем более удивить. Что там такое? — По свидетельствам людей, близко знавших Анисковец, она была хранительницей множества сердечных тайн, у нее дома устраивались свидания, участниками которых были известные люди. Беда вся в том, что тайны эти она действительно хранила. Во всяком случае, никто из тех, с кем мне довелось поговорить, не смог назвать ни одного персонажа этих амурных историй. — Не смог или не захотел назвать? — уточнил Гордеев. — Не знаю, — призналась Настя. — Но факт тот, что не назвали. И среди этих участников есть человек, который ведет себя более чем странно. У меня есть веские основания полагать, что он как-то причастен к убийству. |
