|
— Хорошо, оставим это, — спокойно сказала Настя. — Вы не помните среди знакомых своих родителей темноволосого симпатичного мужчину? Ему тогда могло быть лет сорок пять или чуть меньше. — Нет, не помню. А зачем он вам? — Нужен. Он говорит, что знал вашего отца. И мне нужно его найти. Я, честно признаться, очень надеялась на вашу помощь. Видимо, я ошиблась. Жаль Подумайте как следует, Ира. Его зовут Николаев Александр Иванович. — Я же сказала — не знаю такого. Ну я не вру, ей-Богу, — вдруг по-детски жалобно сказала Ира. — Почему вы мне не верите? Настя верила. Она понимала, что двадцатилетняя девушка, крутящаяся целыми днями с метлами, лопатами, тряпками, ведрами, разносящая еду, напитки и сигареты по торговым рядам, уже не находит в себе сил, чтобы интересоваться какимто мужчиной, который иногда приходит в больницу к ее искалеченным сестрам и братику. У нее совсем другие заботы, у нее совсем о другом болит голова, а если от этого неизвестного мужчины нет никакого вреда, то о нем можно и не думать. Думать надо только о том, как собрать денег на лечение маленького Павлика. — Ира, а вы никогда не слышали от своих родителей о том, что у них есть знакомый врач? — Нет, — девушка покачала головой. — Врачей не было. — А кто был? Ира подняла голову, и внезапно Настя увидела, как глаза ее наливаются слезами. — Да никого у них не было! — сорвавшимся голосом выкрикнула она. Мамане спасибо, всех друзей от дома отвадила, и своих, и папиных. Она же сумасшедшая была, с ней разговаривать было невозможно. Бред такой несла, что слушать стыдно. Я помню, когда маленькая была, и тетя Нина приходила, и тетя Лида, и дядя Гриша Самсонов, папин друг. Так весело было, они смеялись, разговаривали, гулять вместе ходили и меня с собой брали. Все было как у людей А как Наташка родилась — так мать совсем свихнулась... — Ира! — осуждающе произнес Стасов. — Ну что ты говоришь? Это же твоя мать. — Да, свихнулась! — еще громче заговорила Ира. — Об этом все знали. И папа переживал, я же видела. Какое-то предназначение нам всем придумала и носилась с ним как с писаной торбой. — Какое предназначение? — Да откуда мне знать! Бормочет что-то, черт его разберет, что она там говорит. Добормоталась. — Ира, — снова повторил Стасов, — так нельзя говорить о матери. — А так, как она поступила, — можно? Можно, да? Всем жизнь покалечила, отца убила! Сволочь! Ненавижу! Неожиданно она разрыдалась так громко и отчаянно, что у Насти сжалось сердце. Она растерянно посмотрела на Стасова, но Владислав только головой покачал, мол, не вмешивайся, пусть девочка выплачется. Надо отдать должное Ире, она довольно быстро справилась с истерикой, отерла лицо рукавом старенькой, но чисто выстиранной трикотажной блузки и громко хлюпнула носом. — Ладно, проехали, — буркнула она все еще дрожащим голосом. — Не обращайте внимания. Задавайте свои вопросы. Разговор с женщиной из милиции выбил ее из колеи. Дядя Владик и его знакомая давно ушли, а Ира то и дело принималась плакать, хотя в общем-то позволяла себе эту роскошь достаточно редко. До десяти часов она успела съездить в центр, в книжный магазин, купила для Наташи учебник французского языка, как раз такой, как она просила, и, вернувшись домой, прилегла, чтобы дать отдых ногам. Около половины десятого хлопнула дверь — вернулся Георгий Сергеевич. — Ира, вы дома? — послышался из прихожей его голос. Она сжалась в комочек и замерла. |
