Перечислением указанных выше достоинств мы пока и ограничимся, тем более, что и сама Софья Сергеевна в описываемое нами время даже стыдилась своих маленьких женских преимуществ: быть красивой куклой, игрушкой и забавой в руках мужчины, по меньшей мере, гнусно, как чистосердечно уверяла сама генеральша. К недостаткам Софьи Сергеевны — увы, людей без недостатков нет! — между прочим, относили ее институтскую привычку закатывать глаза и вообще делать те маленькие «движения», которые так недавно признавались неотъемлемым признаком женственности.
Квартира Софьи Сергеевны была обставлена довольно беспорядочно, а большая зала, где стоял рояль, даже поражала своей пустотою. В маленькой гостиной оставалась обитая голубым шелком дорогая мебель, но тут же торчали простые венские стулья и самый топорный шкаф с книгами. Сама хозяйка в окружавшем ее беспорядке являлась приятным диссонансом.
— Садитесь вот сюда, Егор Андреевич, и побеседуем, — говорила Софья Сергеевна, усаживая гостя в глубокое кресло. — Я очень рада с вами познакомиться.
— От Анны Ивановны наслышан был довольно о вас, ваше превосходительство… — бормотал старик.
— Вы знаете Нюту!?
— Помилуйте, даже весьма хорошо! Я и квартиру для школы в Теребиловке оборудовал, ваше превосходительство, а Анну Ивановну еще младенцем на руках нашивал.
— В таком случае, мы будем с вами совсем друзьями, — с веселой улыбкой говорила Софья Сергеевна, показывая глазами появившейся с кофе Дарьице, чтобы она подавала сначала гостю.
— Дарьица, Владимир Аркадьевич спит?
— Нет, проснулись и… — Горничная не договорила, а генеральша чуть заметно нахмурилась.
Пружинкин два раза обжегся горячим кофе и готов был то же самое сделать в третий, чтобы вызвать ласково-снисходительную улыбку генеральши, нежившейся теперь на диване, как только что разбуженный котенок. Она, делая крошечные глотки из китайской чашечки, внимательно расспросила его о занятиях, о Теребиловке, о Павле Васильевиче, еще раз о занятиях и заключила этот допрос словами:
— У меня к вам тоже будет дело, Егор Андреевич, и, может быть, даже не одно. Вы ведь не откажетесь помогать мне?
— Я-с? Ваше превосходительство, да я не то что помогать, я буду прямо вашим рабом!
Этот ответ очень понравился Софье Сергеевне, и она посмотрела на Пружинкина уже совсем ласково, как умеют это делать женщины, которые сознают собственную силу. Вошедший в гостиную толстый старик не дал ей докончить начатую фразу.
— Ma petite, вы сегодня восхитительны, как никогда, — хрипло проговорил вошедший, прикладываясь к ручке.
— Скверно то, что этот комплимент повторяется каждый день.
— Но солнце тоже поднимается каждый день!
— Позвольте познакомить вас, господа: мой дядя Владимир Аркадьевич, Егор Андреевич Пружинкин… — отрекомендовала генеральша, поднимаясь с места.
Старик щелкнул каблуками и отвесил Пружинкину низкий поклон. Его хитрые и злые глаза на время скрылись в улыбке, расплывшейся по жирному опухшему лицу.
— Еще сын народа, если не ошибаюсь? — проговорил Ханов, пожимая руку Пружинкина с особенной нежностью.
— Из Теребиловки-с, Владимир Аркадьевич.
— Господа, вы тут побеседуете пока, а мне нужно одеться, — говорила генеральша и сделала дяде глазами выразительный знак.
— Хорошо, хорошо, мы тут познакомимся, — ответил Ханов, усаживаясь в кресло. — Да вот что, ma petite, нельзя ли послать нам того… коньячку… С кофе это превосходно выйдет для первого раза.
Софья Сергеевна только пожала плечами и вышла, а Ханов откинулся на спинку кресла и захохотал. Это был среднего роста, плотный и заплывший жиром старик с короткими руками и вросшей в плечи большой головой. |