— Какой Окунев?

— Ах, боже мой… Да тот самый, который давеча с Сажиным!.. Ну, уж в следующий раз, благодарю покорно, я не буду разыгрывать Марту… И я подозреваю, что этот Окунев ужасно глуп!..

Анна Ивановна не понимала ни одного слова из этой болтовни и шла из сада, крепко опираясь на руку своей дуэньи.

— Ну, что он? — спрашивала ее Прасковья Львовна в третий раз.

— Кто?

— Ах, господи!.. Вы меня сегодня возмущаете, голубчик.

— Виновата: стоит жить…

XXIV

В кабинете Сажина произошло маленькое недоразумение. Сейчас после завтрака хозяин выразил некоторое беспокойство и два раза посмотрел на часы.

— Господа, вы меня извините… — говорил он, отыскивая шляпу. — Мне необходимо сходить по делу. Всего на час, много на два…

— Пожалуйста… — брякнул Окунев, стараясь не смотреть на вертевшего головой Пружинкина.

Вышла неловкая сцена, точно Сажин хотел скрыться от своих друзей потихоньку. Пружинкин не мог понять, как это Павел Васильевич пойдет один. Окунев молчал и только закручивал свои рыжие усы.

— Во всяком случае, я скоро вернусь… — говорил Сажин, по пути рассматривая свою фигуру в зеркале.

Друзья так и остались при собственном недоумении, а Сажин торопливо шагал по направлению к городскому саду: он боялся опоздать и еще раз посмотрел на часы. Оставалось полчаса. День был солнечный, и Сажин сильно задыхался. Но вот и сад, обыкновенно пустой в это время. Пробежав центральную площадку, Сажин в заветной липовой аллее носом к носу встретился с Прасковьей Львовной, которая, видимо, его поджидала.

— Вы аккуратны, как гимназист… — встретила она его, протягивая руку. — Ну, здравствуйте. Что вы так дико смотрите на меня?.. Не бойтесь, не продам… Я пришла сюда на свидание по поручению известной вам особы, которая послала мне записку… Позвольте, где она у меня?

В кармане нигде записки не оказалось, и Сажин растерянно смотрел, как Прасковья Львовна ощупывала себя. Он не ожидал именно этой встречи и не знал, как себя держать с недавним врагом.

— Ах, какая проклятая память! — вскричала она, делая энергический жест. — Оставила в своей комнате на столике… Да, теперь отлично помню. Но это все равно — эта особа просила вам передать, что она сегодня не может приехать, и еще… позвольте… что она такое пишет? Послушайте, будет самое лучшее, если мы поедем сейчас же ко мне… это послужит кстати доказательством, что вы не сердитесь на меня. Не правда ли?

— Было бы удобнее, если бы вы постарались припомнить… — настаивал Сажин.

— Помню, что есть что-то такое, но эти записочки пишутся такими экивоками, что мудреца сведут с ума… Верно одно, что дело идет о вас.

Не дожидаясь согласия, Прасковья Львовна подхватила Сажина под руку и потащила из сада. Он не сопротивлялся и покорно выслушивал сыпавшуюся на него болтовню.

— Во-первых, я не только не сержусь на вас, но даже считаю себя виноватой перед вами, — объясняла Прасковья Львовна на ходу. — В сущности, мы все одинаково виноваты… Но вы-то хороши, милый человек!.. Хоть бы одно слово все время… Ну, скажите откровенно, легко женщине первой прийти на свидание, первой протянуть руку и первой начать объяснения?.. Да… А вы именно поставили так ту особу, о которой я говорю…

— Позвольте, мы, кажется, не понимаем друг друга, Прасковья Львовна?

— Не притворяйтесь, пожалуйста… О чем вы могли вчера толковать битый час?.. Мне до этого нет дела, а только поставьте себя в положение женщины, которая даже в таком исключительном случае должна принимать на себя почин…

— Все-таки я не понимаю, для чего вы все это говорите, Прасковья Львовна? — удивлялся Сажин, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.