— Как сложилась судьба ваших книг, Василина? Когда будет новая книга и о чем?

— Судьба книг — это слишком громкое словосочетание, чтобы я могла его применить к себе без иронии. Судьба книг вырисовывается десятилетиями, она складывается постепенно, и больше в читательском восприятии, чем в авторском. Новая книга, конечно, будет, и будет она, наверное, о проблеме безумия, об отличии русского безумия от абриса его европейского извода (какой произвел Мишель Фуко). Возможно, это окажется текст скорее научного, философского плана, нежели художественного. Хотя о психиатрической больнице, которая неминуема, если мы говорим о русском безумии, необходимы, конечно, зарисовки. Может быть, исполнятся и они. Набрасываю кое-что.

— Я вот думаю, что вам не стоило издавать роман «Стать женщиной не позднее понедельника». Он местами очень любопытный, но вообще, особенно после «Пустыни», стало очевидно, что любовно-бульварно-гламурные сочинения, по большому счету, недостойны вас, вашего дара, вашего меткого глаза.

Тут волей-неволей опять приходится вернуться к разговору о «женской прозе» — или, даже шире, о женском подходе к литературе вообще. Я тут с Шаргуновым беседовал, и он сказал в сущности привычную для мужчин фразу, что полноценной женской прозы не бывает, женщина гламурна по определению. Еще сказал, что женщина лишена метафизического восприятия мира. Вы, Василина, раздражаетесь на такие речи? Есть в них «момент истины»?

— Что ж, был у меня порыв пойти по пути, скажем так, недолитературы, литературы заведомо коммерческой, заведомо продаваемой и покупаемой, к которой роман

«Стать женщиной не позднее понедельника» и относится. Я никогда не отказывалась от этой вещи, поскольку в ней, несмотря ни на что, есть довольно серьезная тема, может быть, нерешенная и даже еле затронутая, но тем не менее, присутствующая. Это проблема девственности: теряя девственность, девица не расстается с девичеством — это извращенная ситуация. Женщины ищут путей, как избавиться от девства, всеми правдами и неправдами, словно это какая заразная напасть. Целомудрие постыдно, вот вам перверсия современного мира. А там, где оно вдруг «требуется», приходится прибегать к техническим ухищрениям, потому что это требование оказывается чистой воды мужским самодурством. Да, книга написана в определенном ключе, эту коллизию можно было рассмотреть и более основательно. Но, кстати, коммерческая жизнь книги оказалась сравнительно удачной, что для таких вещей является лучшим и, возможно, единственным показателем степени их успешности. Так что можно было бы следовать и дальше этим путем, он оставался открыт, просто утратил для меня привлекательность. Я пыталась соединить серьезность проблемы с легкостью восприятия текста. Теперь же мне кажется, что легкостью в известном смысле можно пожертвовать. Чтение — это вообще радостный труд, а не унылое развлечение.

Вы спрашиваете, раздражают ли меня разговоры о женской прозе. Нет, я многое воспринимаю благодушно. И рассуждения о гламурности женщин, и экзерсисы о всякой там «метафизике», которую любят у нас помянуть в хвост и в гриву, кстати и некстати, не зная ни истории понятия, ни его эволюции. Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина, и не стоит, мне кажется, пытаться приравнять эти два понятия — ни в правах, ни в их смысле, потому именно, что значение женского и мужского не ограничивается социальными ролями, есть различия в том числе метафизического плана. По тому, как мужчина отзывается о женщине, и о конкретной, и о женщине вообще, о нем можно многое сказать как о мужчине. Пусть, ради бога, мужчина остается мужчиной, тогда женщина будет женщиной, и все встанет на свои места.