Рынок и свобода каждого от всякой ответственности не может быть целью общества. Что делать — не знаю. И как подумаешь, что снова измыслили Туруханскую ГЭС строить — Угрюм-реку (Нижнюю Тунгуску) гробить, так и вовсе жить неохота.
— Что будет с нашей страной? Есть у тебя прогнозы?
— Не имею права делать прогнозы. Я червь, ничего не знаю и не понимаю. Хочу верить в возрождение, но вижу глазами погибель. Верую сердцем в Русь и в неиспо-ведимость путей Твоих, Господи.
ВСЕВОЛОД ЕМЕЛИН:
«Где она вообще, слава моя? А ни хрена нет!»
Всеволод Олегович Емелин родился в 1959 г. в Москве. По окончании средней школы поступил в Московский институт геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Завершив учебу, четыре года работал на севере Тюменской области. Вернувшись в Москву, устроился экскурсоводом.
Первая публикация — 2000 г.
С 2002-го участвует в поэтическом объединении «Осумасшедшевшие безумцы» вместе с поэтами Мирославом Немировым, Андреем Родионовым, Евгением Лесиным.
На сегодняшний день — автор книг стихов «Песни аутсайдера», «Стихотворения», «Жалобная книга», «Роптания», «Спам».
Работает в церкви плотником.
Стихи Емелина, что бы он сам о себе ни говорил, люди знают наизусть. Даже я помню несколько его стихов и, наверное, почти все из опубликованного Емелиным могу продолжить по памяти, иногда переходя на прозу, конечно, но дух по возможности сохраняя.
Мне всегда было интересно, как дошел он до жизни такой — судьба его вызывала мое любопытство. Поэтому мы с ним вообще о литературе не говорили. Только о нем, только за жизнь.
Дело происходит в Москве. Сначала в кафе, потом у него на работе, потом дома у него, потом опять, кажется, в кафе… Вы, наверное, не о том сейчас подумали. Мы были трезвы все это время. Просто разговорились.
— Юмор Всеволода Емелина — он перешел по наследству от отца или, быть может, от матери?
— Ну, отец, наверное… Мать не любила шуток. А отец был с чувством юмора, да.
— А родители твои — кто они?
— Родители — служащие. Отец, как это сейчас называется, дизайнер. Художник-оформитель. С матерью история интереснее. Она в Кремле работала.
— Да что ты…
— Да-а… Секретаршей. Начала работать еще при Сталине. И закончила, собственно, в 91-м, при перемене власти.
— Ага, значит, вы обеспеченные люди были! Да?.. Лишенные чувства юмора либералы могут сказать после твоего рассказа: вот смотрите, ребенок вырос на «микояновских» сосисках — значит, именно поэтому Емелин так печалится в своих стихах о могиле Брежнева, где, как он сам говорит, не тело генсека, а юность его похоронена!
— Ну, не знаю, что сказать… Я печалюсь не о сосисках, а потому, что — юность, юность ушла.
— Это никак не связано?
— Боюсь, что нет. Может, на подсознательном уровне, но, насколько я осознаю, — нет ничего такого. Тем более что сейчас эти сосиски — пожалуйста…
— Нет, сейчас — это другое дело. Они же говорят, что в советское время все были голодные…
— Нет, я не был. Никогда.
— А не было таких историй у тебя, когда кто-то, скажем, из одноклассников твоих вдруг узнавал, как живет твоя семья?
— Было, конечно. Переехали мы на новую квартиру, в отличном, по тем временам, кирпичном брежневском доме… Это был год 71-й, что ли. Переехали мы из двухкомнатной в трехкомнатную. Как я понимаю, Совмин имел возможность улучшать жилищные возможности своим сотрудникам. Чешский гарнитур у нас был.
А там же, рядом со школой, была академия имени Фрунзе, и в классе многие были дети офицеров. |