— Вах… Как ты все повернул. Я так не думаю, но… Какой бы свой текст, Дима, ты хотел экранизировать?

— Есть текст под названием «Другая река» — о православном святом, который единственный был канонизирован, несмотря на совершение смертного греха. Ну и «Муху в янтаре», естественно, но для этого нужен новый Феллини.

— Ты один из самых известных писателей нового поколения — пришедших в «нулевые». Конкурентами кого-то воспринимаешь? Или — каждый делает свое дело? Быков, Гуцко, Иванов, Сенчин, Шаргунов? О женщинах будем говорить? Аня Козлова и Аня Старобинец, Орлова, Рубанова?

— Забыл Диму Горчева, Илью Кочергина и Захара Прилепина.

— Горчева мало читал, виноват, а Кочергин — великолепный, согласен.

— Я их всех люблю и ценю. С доброй улыбкой наблюдаю порой разнообразные деяния московских мальчиков Димы Быкова и Сережи Шаргунова. Их энергия изумляет. До сих пор перед глазами стоит изящная норковая шубка, в которой Сергей Шаргунов вещал что-то о баррикадах. Забавно порой наблюдать за виртуозными балетными прыжками в защиту постмодернизма, производимыми талантливым реалистом Наташей Рубановой. Но все мы делаем одно дело, все несем свою ношу, и, как сказал Андрей Волос: «Литература — это большое капустное поле. И каждому достаются свои кочаны».

— Прессу читаешь? Почитаешь?

— Никакие газеты и сайты не почитаю. И не читаю почти. Журналистов жалко, как и актеров, — постоянная продажность не идет им на пользу.

— Надо ли, Дима, людям из мира политики прислушиваться к писателям и журналистам?

— Что значит — надо? Они и так слушают. В Париже, в музее Орсе, по-моему, есть картина «Колесо судьбы», что ли. Там король (политик) попирает голову крестьянина, а поэт попирает голову короля. Ничего не изменилось. Только определиться нужно, кто писатель. Не по тиражам, не по изыскам методологии и физиологическим выплескам. А по мастерству и достоинству. На литературном форуме в Липках наблюдал как-то чудесную картину. Когда приезжали какие-то политики, некоторые писатели бросались к ним пожимать руки. А вдалеке ходил себе Владимир Семенович Маканин. И вот уже политики, отмахнувшись от назойливых рук, подходили к нему с почтительностью и говорили «Здравствуйте, Владимир Семенович». «Здравствуйте», — отвечал им Маканин.

— Да, я тоже это видел; Маканин ведет себя с удивительным достоинством. Но подобны ему в своем поведении далеко не все. «Писателей надо пороть», — Василий Розанов писал, вот что я вдруг вспомнил. Надо нас пороть, а? Хотя бы иногда? Как писатель тебя спрашиваю. Или забить на нас? Или любить нас при жизни и ставить большие памятники?

— Можно пороть, но степени тех пыток, которые писатель организует сам себе, все равно не добиться. Можно забить, но никуда от нас не денетесь, мы все равно ваша кровь, слюна и сперма. Забившие сейчас придут потом.

Памятники при жизни не нужно — некоторые от солнца или мороза трескаются.

— Ты роман пишешь, я знаю. О чем он? И когда?

— Роман, вернее, большой текст, будет не знаю когда. Я как будто начал с нуля, по сравнению с рассказами совсем другое чувство. Радостно изумился, когда увидел, что вместо трудных переходов можно иногда ставить точку и писать — глава номер следующая. Старшие друзья подсказали — а еще можно ставить звездочки.

— А я цифирки ставлю… Ну и? О чем?

— О любви — к Северу и Югу, к морю и суше, к женщинам и детям, к русским, поморам и карелам. О ненависти — к Северу и Югу, женщинам, русским, поморам и карелам. О страстях шекспировских и тонких чувствах.