Потом я решил, что это, наверное, знак принадлежности к ученым: ведь Мэмми выделялась интеллектом даже среди веганцев, а Джо от нее почти не отставал.
Когда Джо был уверен, что понял какое-нибудь английское слово, он приходил в восторг, как обласканный щенок. Он был преисполнен достоинства, но подобная реакция не считается для веганца неприличной. Если веганец замирает, то, значит, он либо очень обеспокоен, либо недоволен чем-нибудь.
Беседы с Джо дали мне возможность путешествовать по разным местам, не покидая постели. Мне на наглядных примерах показывали разницу между «начальной школой» и «университетом». «Детский сад» выглядел так: один взрослый веганец следил за кучкой шалунов детишек, невинно проказничающих, как проказничает щенок колли, когда наступает лапками на мордочку поваленного им братишки, стремясь дотянуться до блюдца с молоком.
Но «университет» впечатлял тихой красотой, странного вида деревьями, растениями и цветами, разбросанными между сюрреалистическими зданиями, не похожими ни на один известный мне архитектурный стиль Земли. Скорее, я удивился бы, окажись они на что-то похожими. Веганцы широко использовали параболы, и все их «прямые» линии казались выпуклыми, в них было то, что греки называли «энтасис» — изящество в сочетании с силой.
Однажды Джо пришел ко мне, весь светясь от радости. Он принес еще один серебристый шар, чуть большего размера, чем остальные. Поместив его передо мной, он пропел:
— Послушай это, Кип.
Вслед за ним из большого шара раздались по-английски:
— Послушай это, Кип!
— Что вы хотите услышать от меня? — спросил я.
— Что вы хотите услышать от меня? — пропел большой шар по-вегански.
Больше «профессор» Джо ко мне не приходил.
Несмотря на всю помощь, мне оказываемую, несмотря на умение Мэмми объяснять, я казался себе армейским тупицей в академии Уэст-Пойнта, принятым почетным курсантом, но неспособным овладеть программой. Я не понял устройства их правительства. Да, у них было правительство и государство, непохожее ни на одну известную мне систему. Джо понимал, что такое «голосование», «юриспруденция» и «демократия»; он располагал примерами из истории множества планет. О демократии он отозвался, как об «очень хорошей системе для начинающих». Это высказывание могло бы прозвучать высокомерно, однако высокомерие веганцам не свойственно.
Познакомиться с кем-нибудь из молодежи мне не удалось. Джо объяснил, что детям не положено видеть «непривычных существ», пока они не научатся понимать их и сочувствовать им… Я бы обиделся, если бы к тому времени сам уже не владел в некоторой степени этим искусством. И сказать по правде, повстречай десятилетний земной мальчик веганца, он либо убежал бы, либо ткнул его палкой.
Я пытался расспросить об их государственной системе Мэмми; в частности, мне хотелось узнать, как они сохраняют мир и порядок, как действуют их законы, как они борются с преступностью, какие у них приняты наказания и правила уличного движения. Но разговор с Мэмми привел к самому серьезному случаю непонимания, когда-либо возникавшему в наших беседах.
— Но как же может разумное существо идти против собственной природы? — спрашивала Мэмми.
Сдается мне, что их единственный порок состоит в том, что у них нет никаких недостатков. А это, оказывается, очень утомительно.
Лечащие меня медики очень заинтересовались лекарствами из шлема Оскара; мы ведь интересуемся шаманскими снадобьями, но интерес не был праздным, вспомните дигиталис и кураре. Я объяснил им, от чего помогает каждое лекарство, сумел привести не только торговое, но и научное название почти всех их. Я знал, что кодеин делается из опиума, а опиум добывается из мака. |