Жрец бросил на Марка такой возмущенный и умоляющий взгляд, что трибун вынужден был легким покашливанием положить конец шуточкам солдат.

Гай Филипп уже собрал манипулу на помощь Скаурусу, но, увидев, что солдаты возвращаются в долину, взмахом руки остановил ее движение. Как только разведчики подошли достаточно близко, он крикнул:

– Все в порядке?

Марк поднял вверх большой палец – жест как на гладиаторских боях. Старший центурион ответил тем же жестом и вернул на место манипулу. Несмотря на брюзжание Гая Филиппа, Скаурус знал, что тот первым из всего легиона бросится на помощь своему «юному» трибуну.

Из колонны римлян вышел человек в хламиде и сандалиях и направился к разведчикам. Горгидас не замечал Марка. В этот момент для него не существовало ни трибуна, ни легионеров. Врач заметил Нейпоса, и этого было достаточно, чтобы он забыл обо всем на свете.

– Ты владеешь искусством врачевания ваших магов? – требовательно спросил он, наклоняясь вперед и словно нависая над маленьким жрецом.

– Да, немного, но…

Горгидас не стал слушать возражений. Они с Нейпосом часто беседовали о вопросах души и веры, но сейчас у грека не было времени для разговоров. Он схватил жреца за плечо и потащил к носилкам с тяжелоранеными, сказав на ходу:

– Одни боги знают, сколько я молился, чтобы они послали мне такого знающего целителя, как ты. Я видел, как люди умирали, и был бессилен что‑либо сделать, моих познаний недостаточно, чтобы помочь им. Но вы, видессиане, вы знаете столько, что…

Он остановился и развел руками – рациональный, логичный человек, вынужденный признавать существование чуда, которое было выше его понимания. Любопытные римляне (и Марк в том числе) окружили странную парочку. Марк уже видел, как врачеватель‑жрец спас жизнь Сексту Муницию и еще одному легионеру сразу же после прибытия римлян в Видессос. Однако чудеса не портятся от повторения, подумал он..

Нейпос слабо упирался, пытаясь объяснить, что знания его не столь велики, как кажется Горгидасу, в то время как грек, не слушая возражений, мягко, но настойчиво подталкивал жреца вперед. Оказавшись возле раненых, Нейпос замолчал.

В походе уход за ранеными не мог быть хорошим, и многих ожидала в ближайшие дни мучительная смерть. Инфекции и высокая температура. в сочетании с грязной водой и палящим солнцем приближали неизбежный конец. Гнилостный запах от воспаленных ран вызывал тошноту, ароматические мази, накладываемые Горгидасом, приносили временное облегчение, но чудодейственными свойствами не обладали. Солдаты, бледные от жара, дрожали даже в палящий полдень, забываясь в бреду.

Перед лицом такого страдания с Нейпосом случилось то, на что и рассчитывал Горгидас. Маленький жрец словно сбросил с себя усталость. Когда он подошел к раненым, он уже казался выше своего роста.

– Покажи мне самых тяжелых, – обратился он к Горгидасу, и в голосе его внезапно прозвучали властные нотки. Если Горгидас и заметил эту перемену, то не подал вида. Он был согласен на роль мальчика на побегушках, если это было необходимо, чтобы спасти его пациентов.

– Самых тяжелых? Это здесь, – сказал он, проведя по подбородку худой ладонью.

Публий Флакк метался в бреду и дрожал в ознобе, его грудь судорожно вздымалась и опускалась, черная, борода резко выделялась на бледно‑восковой коже. Сабля казда оставила страшную рану в левом бедре Флакка, и, хотя Горгидас каким‑то образом умудрился остановить кровь, рана почти сразу же воспалилась. Несчастный легионер умирал от горячки. Зеленовато‑желтый гной сочился из‑под повязок, над раненым, отвратительно Жужжа, вились привлеченные запахом гниения большие изумрудные мухи. Они ползали по влажному телу и по лицу легионера, садились на закрытые глаза и потрескавшиеся от жара почерневшие губы.

Осмотрев Публия Флакка, жрец помрачнел и сказал Горгидасу:

– Я сделаю все, что могу.