— Остерегайся своей красавицы, брат, — предупредил Катаколон. — Она быстро соображает.

В своих подружках Катаколон ценил лишь внешность и сговорчивость.

Неудивительно, подумалось Фостию, что он менял их одну за другой, словно пьяница кувшины вина в винном погребе. Но сегодня у него не было настроения ссориться с Катаколоном.

— Придется рискнуть, — ответил он, завершив разговор на эту тему.

Саркис заглянул в стоящий перед ним кувшин, зевнул и покачал головой, затем встал.

— Я иду спать, ваше величество, — объявил он и повернулся в Фостию:

— Рад, что вы вернулись, да еще с такой сообразительной дамой. — И он вышел в ночь.

Заид также поднялся:

— Я тоже пойду спать. Жаль, что не в моей власти запасать сон впрок, как садовая соня запасает жирок для зимней спячки. Полагаю, мне скоро предстоит серьезно заняться волшебством — в немалой степени благодаря тому, что сообщили сегодня вечером вы, ваше младшее величество, — а для этого потребуется вся моя выносливость. Если благой бог пожелает, мне ее хватит.

— Как стало уютно — теперь мы остались в кругу семьи, — сказал Крисп, когда маг ушел. Он сказал это совершенно искренне и с улыбкой переводил взгляд с Катаколона на Фостия и Оливрию. Этот взгляд снял тяжесть с души Фостия.

Затем Катаколон тоже поднялся. Он хлопнул Фостия по спине, постаравшись не задеть раненого плеча.

— Просто замечательно, что ты снова с нами и почти в целом виде, — сказал он. Кивнув Оливрии и Криспу, он вышел из шатра.

— А этот проныра ничего не сказал про сон, — заметил Крисп, издав нечто среднее между смешком и вздохом. — Сейчас он, наверное, пойдет искать сговорчивую бабенку из обозниц. И почти наверняка найдет.

— Теперь я знаю, что вы поверили нашему рассказу, ваше величество, — сказала Оливрия.

— Почему ты так решила? — спросил Крисп. Фостий узнал этот тон; отец всегда пользовался им, когда хотел проверить, усвоили ли сыновья очередной урок.

— Если бы не поверили, то не сидели бы сейчас ближе к нам, чем к своим телохранителям, — ответила она. — Мы, в конце концов, люди отчаянные и уж если сумели превратить в оружие ночной горшок, то кто знает, что мы сможем натворить при помощи ложки или чернильницы?

— Действительно, кто? — подтвердил Крисп со смешком и повернулся к Фостию:

— А она умна — так что заботься о ней получше. — Крисп сам соображал быстро, и от него не укрылось, как Оливрия украдкой зевает. — Отведи-ка ты ее лучше в вашу палатку. Скакать по курьерскому маршруту тяжело — сам помню.

— Хорошо, отец, — ответил Фостий. — Но можно мне потом вернуться на пару минут? — Оливрия и Крисп удивленно взглянули на него. — Хочу тебя кое о чем спросить, — добавил он, хотя и понимал, что это не объяснение.

Крисп тоже это понимал, но все же кивнул:

— Конечно. Приходи, если хочешь.

Весь путь до палатки Оливрия забрасывала его вопросами, но Фостий упорно отмалчивался. Он понимал, насколько это ее оскорбляет, но тем не менее не отступался от своего, сказав лишь одну фразу:

— К тебе это не имеет ни малейшего отношения.

Он вошел в императорский шатер почти с той же тревогой, с какой входил в подземный туннель в столице.

То, что он узнает здесь, может оказаться не менее опасным, чем то, что таилось там.

Приветствия халогаев не помогли ему успокоиться, когда он шагнул через порог.