— Мы уже сражались с мертвыми и одержали победу.

От дождя стало холодно.

— Мертвый Король одолел последних лордов Бреттании и теперь правит всеми Островами. Его флот ждет отплытия. Святые видят приближение черного прилива.

Гомст поднял глаза и встретился со мной взглядом.

— Ты видел это, Гомст? — спросил я.

— Я не святой.

Это, по крайней мере, убедило меня, что он верит и боится. Я знал Гомста головорезом, развратником с козлиной бородой, любителем комфорта и пышных, но пустых речей. Его честность была красноречивее честности любого другого человека.

— Вы поедете на Конгрессию со мной. Сообщите все это Сотне.

Его глаза расширились, капли дождя задрожали на губах.

— Я… мне там нет места.

— Вы поедете как один из моих советников. Сэр Риккард уступит вам свое место.

Я встал и стряхнул воду с волос.

— Чертов дождь. Харран! Покажи мне мою палатку. Сэр Кент, Риккард, проводите епископа обратно в церковь. Не хватало еще, чтобы по пути его потревожил гуль или призрак.

Капитан Харран ждал у соседнего костра и теперь провел меня к павильону, большему, чем палатки Гвардии, устланному внутри шкурами, с черными и золотыми подушками. Макин вошел следом за мной, кашляя и отряхиваясь от дождя, — мой телохранитель, хотя для него как для барона Кенника поставили отдельную палатку. Я сбросил насквозь мокрый плащ, и тот с хлюпаньем упал.

— Гомст пожелал нам сладких снов, — сказал я, оглядываясь.

Слева от меня стоял сундук с провизией, по другую сторону — комод. Серебряные лампы с бездымным маслом освещали кровать из резного дерева с четырьмя столбиками — сборную, в походе ее несли по частям двенадцать гвардейцев.

— Я не верю снам. — Макин снял плащ и отряхнулся, как собака. — И епископу.

На тонкой работы прикроватном столике стояли шахматы с доской из черного и белого мрамора и серебряными фигурами, украшенными рубинами и изумрудами.

— У Гвардии палатки шикарнее, чем мои покои в Логове, — сказал я.

Макин склонил голову.

— Я не верю снам, — повторил он.

— Женщины Годда не носят синего.

Я начал отстегивать нагрудник кирасы. Это мог сделать и паж, но слуги — болезнь, влекущая за собой беспомощность.

— Ты стал следить за модой?

Макин, все еще мокрый до нитки, снимал с себя доспехи.

— Цены на олово выросли в четыре раза с тех пор, когда я занял трон своего дяди.

Макин ухмыльнулся.

— Я пропустил прибытие гостя? Ты говоришь с кем-то еще, не со мной.

— Этот твой человек, Оссер Ганг, — он бы меня понял.

Я оставил броню лежать там, где она упала. Взгляд мой вернулся к шахматной доске. Такую приносили, когда я в прошлый раз ездил на Конгрессию. Каждый вечер. Будто нельзя претендовать на трон, не будучи искусным игроком.

— Ты привел меня к воде, но не даешь пить. Скажи напрямую, Йорг. Я простой человек.

— Торговля, лорд Макин. — Я на пробу двинул пешку. Пешку с рубиновыми глазами, служанку черной королевы. — Мы не торгуем с Островами, не покупаем ни олово, ни вайду, ни бреттанские сети, ни их знаменитые хитрые топоры, ни крепких низкорослых овечек.