Меня трясло от стыда и разочарования. Но, не желая ширить скандал, я приказала слугам молчать и, отправив молодых князей на место, распорядилась, чтобы музыканты, игравшие на барабанах и губных гармониках, подняли как можно более оглушительный гвалт. И только поллуны спустя я позвала обе семьи в храм Десяти Тысяч Начал, повелев всем надеть церемониальные одеяния для особо торжественных случаев. Принцам и принцессам я приказала встать на колени, а прислужнику — достать из ларца железную дощечку, где была выгравирована клятва хранить мир и союз. Затем пред алтарем Неба, Владык Пяти Направлений и предков династии я постановила, что закон должен быть соблюден.

Князь Вэй и Старший Внук сняли парчовые накидки и шапочки с нефритовой шпилькой. Простоволосые, в одних нижних рубахах они распростерлись у моих ног, поклонились родителям и ушли, чтобы повеситься в боковом крыле святилища. В полутемном зале царило молчание. Я смотрела в пустоту, на кружащиеся в воздухе пылинки. Внезапно до нас донесся шум — это упали на пол два табурета. Мучительный хрип заклокотал в груди первой супруги моего сына-наследника. Она только что потеряла единственное дитя мужского пола. За ее спиной принцесса Вечного Изобилия, сестра и супруга покойных молодых людей, упала без чувств. Три дня спустя Кротость уведомила меня, что эта моя несчастная внучка, потеряв семимесячное дитя, истекла кровью. Ей только-только исполнилось восемнадцать лет.

И Старший Внук, и князь Вэй мечтали, что однажды наденут императорский венец. Последний и сокрушил их подобно молнии.

Отвернувшись от этой проклятой семьи, я исцеляла сердце улыбками братьев Чжань. Процветание играл мне на бамбуковой флейте, и, внимая ему, я забывала о зияющей ране, растерзавшей мои внутренности.

На дороге ко Дворцу Солнечных Испарений я осмотрела окутанный дымкой холм. Извилистая дорожка вела через маисовые поля к деревенскому храму, посвященному князю из почитаемой династии Чжоу — одному из моих далеких предков. Став бессмертным благодаря очистительным упражнениям, он отрешился от почестей и забот земного мира и вознесся к небесам на спине белого журавля. Когда мне было грустно, когда я утрачивала надежду, перед глазами вставала все та же картина: служанки расставляют лакированные столики, молодые евнухи держат большие зонты, чей шелк трепещет на ветру, а придворные дамы разворачивают свитки рисовой бумаги и разводят тушь. Кротость берет кисть, а я, сложив руки за спиной, диктую песнь Небесного Принца.

Ветер раздувает мои длинные рукава. Солнце ласкает лицо. Листья маиса шелестят, бесконечно рождая волны шорохов и шепотков. Ни одна птица не поет, и даже кузнечики умолкли. Мимолетное — зеркало вечного.

Небесный Принц дует в бамбуковую флейту, возвещая мне Конец и Начало.

ТРИНАДЦАТЬ

Почему тело иссыхает, в то время как душа, этот глубинный глас и непогрешимая истина, все еще требует цветения? К чему изобрели зеркало, льстеца и палача женственности? Чего ради Император из династии Чжоу, Владыка Мира, Земное божество, я обременена недолговечной плотью? Ведая небесную красоту, почему продолжаю я заботиться о земном лике со столь безнадежным пылом? Зачем выбирать муки, если я мечтаю об избавлении?

Я приказывала будить меня ночью. И пока Запретный дворец еще спал, евнух с гребнем в руке принимался за привычную пытку. Закрепив у меня на макушке олений рог с накладными волосами, он прядь за прядью укладывал мои собственные, пока не превращал прическу в гору блестящего черного шелка.