— А…

— Слушай меня внимательно, Женя, — объявил Виктор Сергеевич. — Твоя дочь одобрена императорской семьей в качестве невесты Его Высочества Ивана Дмитриевича. А невеста цесаревича не может выглядеть нищей. Поэтому ты принимаешь все, что здесь лежит. А взамен забываешь, что дочь у тебя есть. С этого момента ни слова, ни шага со стороны Шереметьевых в сторону Анастасии быть не должно. Можешь считать, что ты ее продал. За долги. Ясно?

— Ясно.

— Будешь вести себя правильно, и жить будешь хорошо, хлеб с маслицем кушать. Поведешь неправильно… — Нарышкин сделал красноречивую паузу. — Ну, думаю, сам понимаешь, не тот у нас император, чтобы его мнением пренебрегать.

Шереметьев понятливо кивнул. Даже если бы Виктор Сергеевич сказал, что его дочку продают турецкому султану в гарем, за такие бабки Евгений Олегович бы сам отвел ее в мечеть поменять веру.

— Когда придет договор? — услужливо спросил Шереметьев.

— Договор? — не понял Нарышкин.

— Ну, да. Договор… — немного растерялся хозяин кабинета. — Брачный. Я же должен буду, как глава рода, его подписать.

Последнюю фразу он сказал полуутвердительно, потому что под взглядом Нарышкина ему и самому показалось, что он несет сущую околесицу.

Виктор Сергеевич громко рассмеялся.

— А ты затейник, Женя, — заявил боярин. — Кто ж тебе его покажет?

— Но как же?! — взволновался мужчина, не понимая, что его больше беспокоит — что он не сможет наложить лапу на договор с Романовыми, или что неправильно оформленные документы могут лишить его таких денег. — Как же без брачного договора? Это же противоречит законам Российской Империи…

— Император — есть закон, — процедил Нарышкин, и Шереметьева распластало в его кресле. — И не тебе, паскуде, собственных детей не ценящей, его нарушать. Я понятно выражаюсь?

— Да… — тут же ответил Шереметьев, но ответ его больше походил на жалостливый писк.

— Вот и молодец, — поднимаясь на ноги, произнес Нарышкин. — Приятно иметь с тобой дело, Женя. Не заставляй меня думать иначе.

Когда Нарышкин вышел из его кабинета, боярин Шереметьев еще долго сидел, пялясь в пространство, укладывая в голове произошедшее. Потом быстренько перепроверил оставленные бумаги. Осознав, что вернули ему все без обмана, позвал прислугу.

— Где Настасья? Приведите ее ко мне, срочно, — привычно раздраженным и недовольным тоном приказал боярин.

— Простите, Евгений Олегович, Анастасии Евгеньевны нет дома.

— Как это нет?! — разозлился мужчина. — Время десятый час ночи!

Слуга сжался под взглядом своего господина, и, поражаясь собственной храбрости, ответил:

— Боярышня съехала из особняка…

Шереметьев мгновенно вспомнил мнущуюся в дверях кабинета дочку, задающую какие-то идиотские вопросы в духе «Папочка, ты меня любишь?». Что-то там еще она говорила, но боярин был занят, усиленно пытался свести концы с концами, чтобы не выглядеть совсем уж оборванцем в глазах соседей, и отправил дочку прочь.

— А если я совсем уйду? Навсегда?! — с горящими глазами спросила тогда Анастасия.

— Ой, да и скатертью дорога, — ответил мужчина раздраженно, не поднимая головы от бумаг.

Шереметьев вспомнил это и похолодел.

Он выгнал из дома будущую императрицу, и если в ней есть хотя бы капля его крови, она ему этого никогда не забудет.

Не забудет и не простит.

Глава 20

Императорский Московский Университет, Дмитрий Евгеньевич Разумовский

— Что думаешь? — произнес Разумовский, когда видео с записью боя Мирного против шестерых выпускников закончилось.