Неужели ничего больше не оставалось сказать? Какое-то время всхлипы матери Прю были единственным, что нарушало тишину в комнате, но наконец она заставила себя успокоиться, медведь доел блины, все убрали со стола и отнесли грязную посуду в раковину. Впереди предстоял весенний день, и вскоре утренняя сцена была забыта. Только Энн Маккил глотала слезы.
В ту же ночь, когда остальные в доме уже крепко спали, Прю лежала, откинувшись на подушку. Медведь прерывисто храпел в огромной палатке рядом с ее постелью. Дождавшись долгой паузы в храпе, девочка решилась позвать:
— Эсбен?
— М-м-м? — промычал медведь.
— Не могу заснуть.
— Опять?
— Не знаю, как у вас получается. Столько всего надо обдумать.
— Постарайся этого не делать.
Прю сжала губы и попробовала последовать совету медведя. Почему-то от усилий становилось еще сложнее.
— Эсбен? — позвала она через некоторое время.
— Хм?
— Что он подумает? Меня это больше всего беспокоит.
Послышался громкий шорох: огромное тело перевернулось за тесными флисовыми стенками.
— Кто что подумает?
— Алексей.
— Ах, он. Затрудняюсь сказать.
— Но Древо же должно было, ну, это предусмотреть, правда?
— Полагаю, да. — Молчание. — Прю?
— А?
— Попробуй немного поспать. Завтра важный день.
Что ж, она попыталась. К изумлению девочки, Эсбен снова мгновенно провалился в крепкий, шумный сон. Но в ее голове продолжали копошиться мысли: что Алексей подумает о своем воскрешении? Этот вопрос тревожно звучал в глубине разума с тех пор, как она узнала волю Древа Совета: механического принца нужно собрать снова. Разве принц не сам выбрал смерть после того, как мать оживила его? Насколько жестоко они поступят, заставив его опять столкнуться с последствиями этого опрометчивого воскрешения? Но ведь приказ поступил от Древа Совета, то есть из самой духовной сердцевины леса! «Мир можно восстановить, лишь вернув юного принца». Неужели он не простит им, что ему не оставили выбора, ведь они действуют ради общего блага? И в чем это общее благо? Что изменится от возвращения одной-единственной души из небытия обратно на землю?
Утреннее солнце залило ярким светом окно спальни задолго до того, как ей удалось найти хоть какой-нибудь ответ; Прю признала поражение и поднялась с кровати измотанной и взвинченной.
Она принялась упаковывать вещи. Дискомфорт в лодыжке теперь едва ощущался, а рука болела только от сильного напряжения. Эсбен играл с Маком в гостиной, позволяя малышу забираться на его покрытую густым мехом спину и скатываться на колени, одновременно вертя на золотых крюках две пластиковые летающие тарелки — этот трюк он довел до совершенства за время работы в цирке. Мальчик булькал восторженным смехом. Когда Прю спустилась с лестницы, перекинув набитую сумку через плечо, ее родители сидели в своих креслах в гостиной: отец читал книгу, а мать пыталась сотворить что-нибудь дельное из нового бесформенного клубка вязания.
Эсбен опустил Мака на пол и посмотрел на Прю:
— Готова?
Прю кивнула.
Энн не отрывала взгляд от вязания; Линкольн поднялся на ноги и подошел к дочери.
— Ладно, — сказал он. — Выдвигаемся.
Энн все возилась с пряжей, не вставая с места.
— Пока, мама, — попрощалась Прю.
Энн не подняла глаз. Прю посмотрела на отца, ища совета, но Линкольн только пожал плечами. Они общими усилиями обернули вокруг массивного тела Эсбена изношенное одеяло и спрятали его голову под гигантской вязаной шапочкой, которую сделала Энн. В таком замаскированном виде медведь бочком вышел в дверь, и все трое двинулись к семейному «субару», припаркованному перед домом. |